Если по правилам, установленными Пяти (они считают, что в столь благородном деле надо проявлять милосердие), исход нашего поединка будет считаться ничьей, то это дарует нам обоим жизнь взамен на клятву: не завершать начатое. То есть, другими словами, я обещаю не покушаться на его жизнь, а он — на мою.

Не сказать, что Кровавый герцог — человек чести, но я знаю, что законы Пяти для всех в Империи священны. Он не должен их нарушить.

— Как пожелаете.

Его баритон мягкий и бархатистый, ничуть не изменившийся за прошедшие года. Не то, что мой. Однако, благодаря моему голосу не понятно: женщина я или мужчина. А я всё ещё надеюсь, что байки про то, что по запаху крови Ищейки могут считывать всё о человеке — ложь.

На самом деле, ещё недавно я и не знала, что они существуют: во время последней войны они практически исчезли. Никто не знал о том, что один Ищейка выжил в той кровавой бойне, пока Киран Ердин не стал Генералом Империи и не приступил к своим обязанностям.

Он уничтожил каждого предателя, каждого повстанца и всех, кто поддерживал переворот. Только Ищейка мог выследить всех из того узкого круга, поэтому сомнений в природе его Дара не возникало. Киран стал верным псом Императора, который ложью и обманом заполучил себе кровавый трон.

Все Молчаливые знали, что ни в коем случае нельзя делать, дабы избежать проблем. Первое — не оставлять после себя кровь. Второе — не давать Ищейке почуять свою кровь. И оба этих правила я сейчас нарушила.

Киран лениво меня рассматривает. Я знаю, что он не может видеть моё лицо под маской, но всё равно чувствую себя так, будто я перед ним сейчас нагая. Хотя, в действительности, всё как раз наоборот.

— Можно одеться или на дуэли желаете видеть меня голым?

Его вопрос застаёт меня врасплох, поэтому просто киваю. Моё лицо под плотной тканевой маской заливается краской.

— Правильно понимаю, что мне сейчас нужно прямо так идти за своим оруженосцем, который зафиксирует наш поединок?

— Оденьтесь.

Я совершаю непростительную глупость отхожу к окну. Как идиотка доверяю его честности в данном вопросе, потому что не выдержу смотреть на его мужское достоинство. В свою спину я слышу лишь лёгкую усмешку, да тихий шелест простыней. Затем раздаются его шаги — он ступает босыми ступнями по холодному полу там, где прикроватный ковёр заканчивается.

Прислушиваюсь к малейшему шороху, чтобы понять, не заносит ли он в это время надо мной свой изящный клинок. Однако звона вынимаемой из ножен стали не слышно.

Поэтому я одёргиваю себя за желание обернуться, успокаивая, что он не всадит мне клинок в спину, хотя в последнем я не уверена. Как и в том, что боязнь за свою жизнь — моя единственная причина, чтобы обернуться.

За пару минут в моей памяти воскрешаются все события ночи аукциона, будто это произошло со мной только вчера. А ведь я наивно полагала, что давно выбросила этого человека из своей головы и жизни…

Я слышу звук застёгивающейся пряжки ремня и голос Кирана:

— Я готов. Прошу пройти за мной.

Оборачиваюсь, встречаясь взглядом с его удивительными сапфировыми глазами, светящимися в полутьме. На его губах лёгкая улыбка — он уверен в своей победе. Галантным жестом он предлагает мне выйти из спальни.

Я поднимаю с пола свой кинжал и засовываю в ножны, закреплённые на бедре. На дуэли мне нельзя будет использовать его, однако расстаться с полюбившимся оружием не могу.

Мы выходим в холодный коридор, и я ещё раз жалею, что очень легко одета. Однако эта одежда — те единственные чистые вещи, которые остались после моей потасовки с Лезвиями. Другие насквозь пропитались кровью и не годились для задания. На мне лишь тонкая чёрная рубашка с длинными рукавами и длинным воротником, скрывающим всю шею и нижнюю часть лица, да тёмные холщовые штаны — обычно в такой форме я хожу на задания, требующие кражу важных документов из домов богатеев. Мои шаги, и без того бесшумные, легки благодаря тапочкам с особым сцеплением на подошве, позволяющим забираться даже по отвесным поверхностям. В них, а также своих тонких перчатках, я с лёгкостью забралась к герцогу в спальню.