Время здесь течет медленнее, не успел я оправится от сеанса, как уже надо идти на ужин.

Взяв поднос с едой, состоящей из толченой картошки, по виду не особо съедобной, котлеты, кусочка хлеба, чая, который выглядел тошнотворно, и одного яблока, я направился к свободному столу, чтобы запихать в себя хоть немного еды. Она, конечно, выглядела противно, но желудок у меня урчит с самого утра. А так как обед я пропустил, пялясь в окно, ужин надо было съесть.

– Ну и как все прошло? Высматривал тебя в окне, но так и не увидел, как ты радостно нам машешь. – ухмыляясь, Джим неторопливо прошествовал мимо моего стола. Он шел, дергая рукой и истерично смеясь.

На это нелепое высказывание я ничего не ответил.

– Что молчишь? Неужели доктор не помахала тебе ручкой на прощание? – продолжал глумится мужчина, любивший передернуть на людях.

– Если я буду отвечать на все твои якобы остроумные изречения, то буду таким же нелепым, как и ты. А я все-таки выше этого. – безэмоционально произнес я, поднося кусочек котлеты ко рту.

– Ах нелепым. – задумчивый вид ему явно не к лицу.

– Ну, знаешь, бессмысленный, пустой, бестолковый… – стал перечислять, делая вид, что пытаюсь ему объяснить значение слова. А сам наслаждался своим положением, но продлилось это недолго.

Джим со злостью опрокинул свой поднос с едой и кинулся в мою сторону, хватая меня за ткань ночной рубашки. Я не успел опомниться, как мое лицо припечатали к столу, яростно что-то крича и роняя склизкую слюну.

Повтори ещё раз, что ты сказал! – завопил он, спуская свои полосатые, испачканные спермой, штаны.

Отойди от меня!

Он прижал меня сильнее к столу, наваливаясь на меня своим потным вонючим телом. Страх меня парализовал, я не знал, что он хочет сделать, точнее хотел не знать. Джим схватил меня за ночные штаны, намереваясь их снять. Все пациенты испуганно отпрянули к стене, а санитары быстро подбежали нас разнимать, точнее его оттаскивать от меня.

– Что здесь происходит? – доктор Миллиган тоже подоспел к нам, услышав крики. – Так, вы двое, идите по своим комнатам.

Я вытер слюну со своих щек и, тяжело дыша, направился к выходу. Меня жутко трясло то ли от злости, то ли от омерзения, то ли от страха. Бросив последний взгляд на окно, я заметил где-то там за забором что-то непонятное, подозрительное, точнее кого-то. Не могу сказать точно, это был какой-то силуэт, силуэт человека. Он будто наблюдал за происходящим, смотрел именно в это окно, где было лучше всего видно. Но, не успел я его разглядеть, как мое внимание отвлек голос доктора.

– А вы проводите их, чтоб они ещё чего не натворили. – обратился он теперь к медперсоналу.

И сейчас, словно два провинившихся подростка, мы шли по своим комнатам в гробовой тишине, были слышны только шоркающие звуки шагов санитаров и еле слышный топот наших ног.

Сегодня я больше не планирую выходить из своей комнаты, не хочу видеть эти глупые мерзостные лица.

Проведя рукой по волосам, я облокотился на стену, стекая по ней, словно густая бесформенная жижа.

– Что я делаю не так? – прошептал я в пустоту.

Обняв колени, я положил на них голову и глубоко вздохнул. Все накопившееся за день будто вырвалось наружу, слезы сами покатились по щекам. В моих планах этого не было, но у психики свои резоны. Не было никакой истерики в этот день, не было завываний и истерии, лишь медленно стекавшие капли соленой воды по ничего не выражающему лицу.

Прошла уже почти неделя со дня моего прибытия сюда, но врачи все ещё не говорят о моем возвращении домой. Мне надо бы нервничать, наверно, по этому поводу, но я ведь знаю, что здоров, потому веду себя спокойно. По крайней мере, мне так казалось. Я проснулся от крика, раздавшегося внезапно в моей комнате. Вскочив с кровати, тяжело дыша, я понял, что кричал сам. Мне снова приснился тот кошмар с пожаром, где я опять пытался докричаться до себя. В этот раз тоже ничего не вышло, судя по всему, хоть я и не помню детали сна. Переведя дух, я спокойно сел на кровать, одной рукой сжав ее спинку. Доктор Тафт часто говорит мне про какой-то дом, рядом с которым меня якобы нашли. Ощущение, что она что-то не договаривает, не отпускает меня, но прямо спросить я не решаюсь. Вдруг она подумает, что я что-то вспоминаю и будет пытать меня ещё усерднее. Сердце сжалось при одной только мысли, что я могу быть причастен к пожару, всплывающему в моих сновидениях. Но чей дом я мог поджечь? Я не стал бы. Не стал.