Дети покатились со смеху. А я так и стояла, широко расставив ноги, с поднятой вверх «красной карточкой». Тихон все понял и начал закругляться:

– Ты не слушай меня, пап. Нормально все у нас. Просто без тебя наше «нормально» – это не полное «нормально»!

Через включенную громкую связь мы услышали довольный папин смех, после которого наступила краткая пауза, и муж попросил:

– Ксюша, деточки мои родные. Я вас люблю. Помолитесь за меня, грешного. Пока. – Короткие гудки понеслись по эфиру.

Дети мои притихли. Так не пойдет. Надо их отвлечь. Говорю:

– Все слышали? Папа просит помолиться за него, – и первая совершаю крестное знамение. – Господи, спаси и помилуй раба Твоего Андрея.

Дети вздохнули, помолились и пошли за рюкзаками. Верочка воодушевилась. Она встала перед святым углом, покрестилась:

– Боже, милостив буди папе, грешному.

Все, кто это услышал, стали улыбаться. Потому что не принято именно так молиться за человека.

Я благословляю* детей на дорожку.

Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Не жду никого. И подходить чего-то не хочется. Чего не звонят-то?! Притаилась я. И подошедшей доче показываю палец, приложенный к губам.

За дверью ни звука. И опять: громкий, требовательный стук. Верочка убежала в детскую и вернулась, укрытая с головы до ног верхним покрывалом.

Да, дочка, тебе это игра! А мне как-то не очень. В следующую секунду она взяла бразды правления в свои руки. Скинула покрывало. Подошла на цыпочках к двери. Прислушалась да как крикнет:

– Девочки, девочки мои пришли. Мама, это Уля с Фимой*.

Ее голос услыхали по ту сторону двери и обозначились:

– Ксения, у вас звонок сломался. Это Тимофей с девчатами, открывай давай.

Слава Богу! Брат пришел. Открываю дверь и прихожу, как говорится, в себя.

– Привет!

– Привет! Уля, Фимочка, дайте я вас поцелую. Какие молодцы, в гости заехали.

Вера, никого не спрашивая, начала помогать сестренкам снимать обувь. Обе они года на полтора меньше моей младшенькой.

– Стоп, стоп, стоп! – останавливает ее движения Тимофей. – Погоди, Веруня, погоди. – Дочь начала расстраиваться не на шутку, а брат продолжил: – Сегодня утром мне из группы «Живи не тужи…» рассылка пришла. Оказывается, у Ули нашей день Ангела*. Я вспомнил, что в четверг по утрам ты часто дома бываешь. Давай, милая, а? У меня в это время на работе всегда производственное собрание. Я там план недели составляю и раздаю работникам.

Он говорит это воодушевленно, но быстро. И я не могу полностью уловить весь смысл сказанного. Стою в растерянности. Тимофей понял и перевел:

– Ты, ради Христа, свози моих девочек на Причастие в Церковь вашу. Ту, которая рядом стоит. Потом сидите дома и ждите меня или Настю. Кто-нибудь приедет, заберет их от тебя. Договорились?

А я чего-то главного не могу о себе вспомнить. Никак! Братик, видя мое замешательство, заманивает:

– Я в долгу не останусь. У тебя скоро днюха. Шикарный торт приготовят тебе по заказу. Угодил?

Как услышала слово «торт», все встало на свои места. Улыбаюсь и, конечно, отвечаю:

– Да, дорогой мой! Свожу, посижу, дождусь, передам.

Мы посмеялись, обнялись и попрощались. Вера с девочками стали хлопать в ладошки и прыгать на месте.

– В Церковь, в Церковь. Поехали, мама. – Вера тянет меня за руку к выходу.

Я упираюсь:

– Ты что? В халате, что ли, мне ехать? В храм надо прилично одеться, – и пошла переодеваться по-быстрому.

Короткие и поспешные сборы окончены. Вышли из квартиры. Подошли к лифту. Началось соревнование: кто дотянется до кнопки? Победила Веруня. Но в шахте стоит тишина. Совсем не слышно никаких звуков. И кнопка не загорелась. Пошли пешком на выход. Помогая детворе на последнем повороте, успеваю прочитать объявление: «Товарищи жильцы! Лифт вниз не поднимает!» Улыбка растянулась на моем лице.