Я смеюсь громче, призывая к веселью дочку. Помолчав секунды две, моя Нина продолжает:

– Раньше облепят, спутают меня собою с ног до головы. Пройти не дают, на руках всегда кто-то висит. А сейчас… Смотрю – вон они, там… А я – вот тут. И им все нормально. И им все хорошо. – Ниночка начала всхлипывать.

– Нинуся, ну хорошо – и хорошо. Это же хорошо! – намеренно смеюсь я и веселю дочку.

– Да. Слава Богу. А мне грустно почему-то.

Я призадумалась. Надо девоньку спасать.

– М-м-м! Есть один очень быстрый способ, чтобы на себе детскую любовь почувствовать сполна.

– Какой, мам? Говори скорее!

– Ты должна не только слушать, но и дела делать сейчас. Готова?

– Да. – Голос ее явно повеселел.

– Зайди сейчас в ванную комнату.

Мне слышен в динамике скрип двери.

– Зашла.

– Открой воду, включи свет.

– Так. Сделала.

– Теперь закрой дверь изнутри. – Чего-то не слышу я щелчка замочка. – Закрылась?

– Зачем? – медленно, растягивая слоги, спрашивает Нина.

– Надо, Нина, надо! Теперь крикни, не открывая двери, но так, чтобы все дети услышали: «Алиса! Принеси мне, пожалуйста, тоненькую расческу».

– Да ну, мам. И чего? Ай, ладно. Говори дальше, я все сделаю.

– Короче, она принесет расческу. Ты проси просунуть ее под дверь в ванную комнату.

– Хорошо. И?.. – Нина с нетерпением ждет продолжения.

– Дальше самое интересное! Не сдавайся с первой минуты. – Я засмеялась.

– Не поняла… – разочарованно протянула дочь.

– Слушай. Сейчас набегут все твои дети. Станут в любви признаваться. И просто разговаривать, мечтать тебя увидеть. Уроки решать. И все это через закрытую дверь. А ты не сдавайся, хотя бы минуты три. Лады? По прошествии малого времени намочи слегка волосы на голове. Повесь полотенце через плечо. И выходи. Предупреждаю: прими устойчивое положение.

Нинуля моя заливисто смеется, представляя себе натиск деток.

– Намочила? Полотенце закинула? Ваш выход, мадам! Все, выходи. – Мне слышно, как дети тарабанят в дверь. – Але? Нина, выходи уже!

Мое ухо уловило звук открывающейся защелки. Ниночка забыла в суете выключить динамик. Я все слышу в аудио: топот ног, шум, возня, одновременный разговор нескольких деток. И шум не удаляется. И телефон не отключается. И детвора облепила свою любимую мамочку. Сработало! Ниночка, внучки, благословенного вам дня.

Контролирую дальше детские сборы. Неожиданно Тихон подпрыгивает вверх, привлекая к себе всеобщее внимание, и кричит, то есть объявляет:

– Внимание! Тишина в студии! Говорит Большой Падун Чан-Ручей Щучье! Звонок папы с вахты!

Мы стали собираться вокруг глашатая. Сын, нажав кнопку разговора, поджидал всех нас. Убедившись, что семья в сборе, начал отвечать:

– Але! Папа, привет. Да вот, собираемся потихонечку. Все как всегда. Нет, никто не болеет, двоек не получает, деньги и еда есть.

Старший сын обмяк лицом и сменил интонацию. Голос его теперь звучал не утвердительно, а просительно:

– Пап! Мы так соскучились. Давай приезжай к нам, а?

Не знала я, что сын мужу на жалость давить начнет. Начинаю показывать Тише различные запрещающие жесты. Детвора моя стала смеяться: больно стала похожа я на футбольного судью. Не хватало только желтой карточки в руке! Вот и она. Правда, не желтая, а красная. Подхватила со шкафчика маленькое дамское зеркальце. Было оно снаружи инкрустировано красными завитушками. Встала позади Тихона, играя сейчас на публику. Сын продолжал говорить отцу о том, как нам его не хватает. Как братьев не отпускает мама без папы на байк-шоу, и т. д. и т. п. Я поднесла кулачок боком к своим губам. Дунула в несуществующий свисток. Встала сбоку от сына. И вскинула из-за спины вверх красное зеркальце, смотря ему в глаза.