– Двадцатого июля была суббота, день с утра выдался солнечным, жарким, окна в доме были нараспашку, мама услышала, как у ворот остановился автомобиль отца, и кинулась его встречать. Мы тоже поспешили за ней и вдруг услышали громкий хлопок. Папа лежал на ступенях крыльца. А на груди расплывалось алое пятно крови… – Не в силах продолжать, она отвернулась к иллюминатору, порылась в сумочке, достала платочек и вытерла глаза.

Ее попутчик деликатно молчал.

– В китайских и русских газетах Харбина обвиняли в его убийстве «красных боевиков», но убийцу так и не нашли, – совсем тихо выговорила Настя.

– Простите меня, что заставил вспомнить о вашем горе. – Чумаков сочувственно пожал ее ладонь с тонкими пальцами.

– Ничего, боль почти утихла. А тогда было страшно. Мама после похорон папы слегла. Дедушка и бабушка много времени проводили в клинике, ведь им приходилось содержать еще и нашу семью. Так закончилось мое беззаботное харбинское детство.

Они замолчали, вслушиваясь в мерный гул мотора.

Чумаков сходил к летчикам, взял у них клетчатые шерстяные пледы для себя и спутницы, предложил отдохнуть. Слушая, как вздыхает и пытается устроиться в кресле спутница, спросил, чтобы отвлечь ее от непрошеных мыслей:

– Как же вы оказались в Москве?

Кутаясь в плед, Настя тихо заговорила, вспоминая те далекие тяжелые дни:

– Гимназию пришлось оставить, надо было ухаживать за больной мамой и маленьким Васей. Потом дедушке Реншу посулили должность преподавателя в столичном университете. В Китае это очень престижно, и они с бабушкой начали готовиться к отъезду в Нанкин. Они предложили нам жить в их доме, но мама боялась оставаться с маленькими детьми одна, без мужской поддержки. Тогда дедушка написал письмо в Москву, папиному старшему брату. Василий Викторович приехал в Харбин сразу после Нового года и помог нам с переездом в Советский Союз. Первое время мы жили в его семье. Бабушка и дедушка дали маме очень хорошее образование. Она прекрасно говорит и пишет на русском, японском и китайском языках, хорошо знает историю, естествознание. Друзья дяди посодействовали ей в устройстве на работу в Московский педагогический институт. Преподаватели китайского и японского языков были очень востребованы, и нам выделили небольшую квартиру. Вася пошел в садик, а я стала учиться в седьмом классе, вступила в комсомол, потом поступила в 1-й Московский государственный медицинский институт. Вот так я и стала москвичкой.

Русские архитекторы выбрали место под будущий город в треугольнике между трассой Китайско-Восточной железной дороги, рекой Сунгари и ее притоком Ашихэ. Планировка Нового города напоминала Санкт-Петербург, основные магистрали прокладывались в направлении, параллельном течению реки, они образовывали четкие прямоугольные кварталы с перпендикулярными им улицами. Вдоль булыжной мостовой стояли окруженные садами и палисадниками кирпичные или каменные дома, с центральным отоплением, водопроводом. На Большом проспекте располагался комплекс зданий Управления железной дороги. Мимо вокзала шел широкий Вокзальный проспект, он поднимался к самой высокой точке города, где стоял, окруженный круглой соборной площадью, Свято-Николаевский собор. Из-за темного цвета бревенчатых стен харбинцы называли его «шоколадным». Через железнодорожный виадук Новый город соединялся с микрорайоном Пристань, протянувшийся вдоль берега Сунгари. Здесь, на главной китайской улице, сосредоточилась вся торговая жизнь Харбина, находились склады, магазины, банки, среди них выделялись куполами и вычурными фасадами гостиница «Модерн», магазины солидных торговых домов Мацура, «Чурин и К°».