– Наслышана о вашей истории, главное, что вы живы.

– Вы правы, Анастасия Викторовна, главное, что жив и голова работает.

– Можно просто Настя, Михаил Петрович. Вы же мой учитель. И как вам в Хабаровске?

– Красивая, богатейшая земля, но до сих пор не освоена. Вы знаете, что мост через Амур, соединивший западную и восточную ветки Транссиба, был построен только в октябре шестнадцатого года?

– Папа говорил мне об этом…

– Извините, что прервал ваш рассказ о нем.

– Папа жил и работал в Харбине. Однажды он простудился и обратился в частную городскую клинику, которая принадлежала маминому отцу – дедушке Реншу. Там он и познакомился с мамой и сразу влюбился. Она была моложе него на пять лет. В китайских семьях приветствуются такие союзы, когда муж уже самостоятельный, старше жены и может обеспечить семью. Поэтому ее родители охотно дали согласие на их брак.

– И как же вам жилось в Маньчжурии?

– Харбин, конечно, не такой, как Москва, но тоже большой город, с учебными заведениями, театрами, концертными залами. Я до восьми лет занималась дома, а потом сдала экзамены в женскую гимназию Оксаковской. Нас обучали замечательные учителя. Я до сих пор вспоминаю с любовью спектакли, что мы ставили. А какие сказочные новогодние елки устраивали в Железнодорожном собрании КВЖД!

– И вас не смущало, что Харбин – центр белой эмиграции, вражески настроенной к Советскому Союзу? – Широкие густые брови собеседника с любопытством приподнялись.

– Я же тогда была совсем ребенком, о политике вовсе не думала. – Настя с досадой отвернулась к иллюминатору.

– Не обижайтесь! Несу всякую чепуху. – Чумаков просительно тронул ее за локоть. – Если честно, я боюсь летать на самолете. Вот свою вакцину от энцефалита не побоялся себе уколоть первым, потому что сам создал, а самолетам не доверяю.

– Я тоже боюсь летать. Муж мне на дорогу коньяк дал. Сказал, что помогает от боязни высоты, – с улыбкой призналась она.

– Так чего же вы его спрятали? Доставайте свой коньяк, а я пошел за стаканами. – Чумаков оживленно вскочил с кресла и направился к кабине летчиков.

Настя вынула из сумки бутылку и бумажный пакет с еще теплыми пирожками.

– Запах вашей стряпни заставит пилотов бросить рули и присоединиться к нам, – поводя с восхищением носом, вернувшись на свое место, пошутил Чумаков.

– Вам с мясом или с капустой? – Настя придвинула ему пакет.

– И с капустой, и с мясом. Весь день был в такой суете и сборах, что поужинать даже не успел. – Он взял румяный пирожок, надкусил и зажмурил от удовольствия глаза.

Когда пакет опустел, Чумаков вытер пальцы предложенной Настей бумажной салфеткой и напомнил:

– Вы не досказали мне свою историю.

– Все случилось в июле двадцать девятого года ^>[5]. Папа приехал домой рано утром. Они с мамой надолго закрылись в комнате. После их разговора она вышла заплаканная и велела мне одевать брата Васеньку, а сама начала собирать вещи и документы. Папа отвез нас в дом к дедушке Реншу и наказал не выходить на улицу. Из разговоров взрослых я поняла, что китайские полицейские ворвались в советское консульство в Харбине, везде проводят обыски у советских служащих, грабят квартиры, арестовывают и отвозят их в тюрьмы. Мама все время плакала, переживала за папу. В дом приходили какие-то люди, рассказывали, что погромы не утихают, что больше двух тысяч наших граждан сидят в концентрационных лагерях в Харбине, Хайларе и Цицикаре, что содержат их там в ужасных условиях. Железная дорога не работала, но отец появлялся домой очень редко.

Настя слабо улыбнулась дрожащими губами и, еле сдерживая слезы, продолжила: