– Постойте! Маньчжурия в шестнадцатом году была китайским городком. При чем здесь японцы? – удивился Захаров.

– После поражения России в войне тысяча девятьсот пятого года южная ветка КВЖД отошла к Японии как стране-победительнице и стала носить название «Южно-Маньчжурская железная дорога».

– В той войне поражение получило бездарное командование царской армии, русские воины свою честь тогда не уронили, – хмуро заметил Захаров.

– Это так. Но в Первой мировой войне японцы были на стороне России и ее союзников, поэтому нас и везли окружным путем через Дайрен. Перегрузились мы в их вагоны, а там печек не было вовсе, вместо полок застланный тонкими циновками пол. Мы сбивались в кучу, как овцы в отаре, чтобы хоть как-то согреться. Спасало одно – когда эшелон останавливался на какой-нибудь станции, вдоль всего состава уже горели большие костры из старых шпал, мы выскакивали из вагонов греться у огня, вытанцовывая, как ведьмы на шабаше. – При воспоминаниях о молодости глаза Малиновского весело заблестели.

– Ваш экспедиционный корпус тогда спас Париж, – сказал Захаров.

– Русские воины нигде не роняли своей чести, Матвей Васильевич. – Во Франции мы сражалась отважно. Когда дрогнули французы, русские полки стояли насмерть. Маршал Фош потом написал: «Если Франция и не была стерта с карты Европы немцами, то в первую очередь благодаря мужеству и стойкости русских солдат». – Малиновский вынул из портсигара папиросу, чиркнул зажигалкой и, щурясь от дыма, весело усмехнувшись, добавил: – В Первую бригаду экспедиционного корпуса под командованием генерала Лохвицкого отбирали рослых бывалых солдат, преимущественно православного вероисповедания. Командиры бригад утверждались на самом высоком уровне, распоряжением царя. Французским женщинам очень нравились храбрые русские богатыри. В дряхлевшую французскую нацию мы влили немало свежей крови.

– На вокзал, – коротко бросил водителю командующий Забайкальским фронтом Ковалев^>[42], садясь на заднее сиденье автомобиля. Рядом с ним устроился начальника штаба Троценко.

– Из Москвы позвонили по телефону, что четвертого июля в Читу прибывает полевое управление 2-го Украинского фронта. Мне приказано передать командование Забайкальским фронтом Морозову. Сегодня приезжает этот неизвестный генерал-полковник. Я четыре года ждал дня наступления, а теперь стал заместителем! – с досадой произнес Ковалев, хмуро глядя на Троценко^>[43].

– Ставка кого попало на такой ответственный пост не поставила бы, Михаил Прокофьевич, – возразил генерал-лейтенант. – Нам остается только подчиниться приказу.

– Ты прав, Ефим Григорьевич. С начальством необходимо срабатываться, а иначе нас заменят другие генералы.

Когда спецпоезд остановился, встречающие с удивлением увидели, что из вагона вышел Маршал Советского Союза Малиновский в форме генерал-полковника.

Родион Яковлевич смотрел на Ковалева, сощурив и без того узкие глаза. В тридцатые годы комкор Ковалев командовал Особым Белорусским военным округом, а Малиновский служил под его началом. Потом он уехал воевать в Испанию, и они не виделись почти девять лет. Годы войны не пощадили его бывшего командира. Еще глубже стали залысины над высоким лбом, побелели волосы, только щетка усов по-прежнему чернела под прямым коротким носом.

– Меня не понизили в звании. Нам рекомендовано всячески соблюдать скрытность прибытия на Дальний Восток. В этих целях я пока побуду генерал-полковником Морозовым, – негромко произнес маршал, крепко пожимая руку Ковалеву.

– Даже не предупредил, – упрекнул Михаил Прокофьевич.

– Не мог, – коротко ответил Малиновский.