– Нет! – односложно ответил Сиволапов.

– Так собирайся, со мной поедешь, и никаких возражений! Понял? – прикрикнул на городового Меркурий.

– Так точно! – отрапортовал Сиволапов, сообразив, что действительно пыл лучше поумерить.

Через полчаса Сиволапов уже сидел в кабинете начальника сыскной и, приоткрыв рот, оглядывался по сторонам. Он много слышал и про сыскную полицию, и про её начальника, барона фон Шпинне, а вот бывать здесь никогда не приходилось. Да и самого барона он видел впервые. Две вещи в сыскной поразили Сиволапова: первая – здесь не было ни одного человека в форменном мундире, все были одеты в гражданские платья; вторая – это сам начальник сыскной: вид у него был барский, бороды и усов не носил, постоянно улыбался и говорил голосом тихим, проникновенным. «Вот бы нам такого начальника…» – завистливо подумал городовой.

– Ну, здравствуй, братец, как тебя…

– Сиволапов! – вскочил полицейский после того, как начальник сыскной к нему обратился.

– Да ты сиди, сиди, не вскакивай, не пугай меня… – остановил служебное рвение городового Фома Фомич. – Фамилия мне твоя известна, зовут тебя как?

– Зовут… имя, значит, вам моё нужно?

– Да; а что, его у тебя нет? – Лицо начальника сыскной стало серьёзным.

– Есть! – с заминкой ответил городовой. – Сиволапов Никодим Прохорович! – И снова вскочил со стула.

– Когда отвечаешь, вставать не нужно, – покровительственно заявил фон Шпинне. – Значит, Никодим Прохорович? – в задумчивости проговорил полковник и грустно, даже как-то сочувственно глядя на городового, замолчал. Так обычно делают доктора, перед тем как сообщить смертельный диагноз. И ничего вроде бы не произошло, но Сиволапов вдруг почувствовал какую-то щемящую необъяснимую тоску, в груди заныло, запекло как при изжоге. – А меня зовут Фома Фомич. Вот и познакомились. Ты уж извини, что пришлось тебя побеспокоить, от дел оторвать… ты же человек занятой!

– Да ничего, я не на службе, у меня законный выходной, это я в часть заходил, чтобы с напарником сговориться…

– Замечательно! Значит, ты на нас не в обиде?

– Как можно!

– Ну, тогда приступим к делу. Напомни мне участок, за которым ты присматриваешь?

– Вся улица Красная, потом от Сотниковских ворот, – городовой ткнул пальцем вправо, а затем влево, – и до Сенного переулка, а ещё Фабрикантская…

– И что, справляешься с такой большой территорией? Ты только посмотри, Меркурий Фролыч, какие у нас герои служат в общей полиции! – Фома Фомич обеими руками указал на Сиволапова.

Тот даже смутился; его никогда начальство не хвалило, для него это было до того в диковинку, что он стал оправдываться.

– Да какое уж там геройство, у меня улицы, всем спасибо, очень хорошие, и люди там живут степенные да сурьёзные, такие шалить не станут. Красная и Фабрикантская на предмет порядка – места замечательные, благостные! Не служба – отдых!

После слов городового, которые больше походили на гимн улицам, начальник сыскной какое-то время молчал, потирая указательным пальцем подбородок. Потом спросил:

– Никто не нарушает, никто не буянит?

– Нет, у нас все люди хорошие и тихие…

– Я вот от людей слышал, что есть у вас такой Тимофей Зрякин, так этот и горькую пьёт, и по ночам шляется. А может, врут люди и Зрякин добропорядочный подданный?

– Про Зрякина – это правда, – с готовностью кивнул полицейский, – но он не с моего участка. На Фабрикантской у него лавка, между домами Митрюшкиных и Пассенов. Уж который год бьются они, чтобы лавку эту окаянную с улицы убрать – не могут! Сидит этот Зрякин там, как солитёр, и ничем его оттуда не выманить…

– Это правда, что Зрякин по ночам ходит да в окна заглядывает?