– Много вопросов! – заметил Кочкин.

– И думаю, что это ещё даже не все вопросы, – сказал фон Шпинне. – Но вот на последний у меня, пожалуй, есть ответ…

– Какой?

– Да здесь нет никакой загадки, ты тоже можешь на него ответить. Скорее всего, свидетель, если таковой был, как-то заинтересован в смерти купца.

– Может, это та женщина, которую видел Зрякин? – предположил Меркурий.

– Это нельзя исключать.

– И что вы намерены делать?

– Поступлю, как всякий подчинённый человек: доложу об этом губернатору, пусть он решает. Если скажет, что в этом деле нужно разобраться, – разберёмся, а если нет – то на нет и суда нет! Но перед визитом к губернатору мне хотелось бы поговорить ещё с одним человеком…

– С кем-то из родственников Пядникова?

– Нет, с этими встречаться рано, пусть пока приходят в себя. Меня интересует городовой. Тот, кто спугнул нашего нового знакомца Зрякина. Если лавочник рассказал нам правду, то городовой может оказаться очень важным свидетелем. Он, я надеюсь, в отличие от Зрякина был трезв и, возможно, хорошо рассмотрел женщину в салоне. Более того, может быть, он не просто её рассмотрел, а смог узнать. Да, это была бы большая удача… – в задумчивости проговорил фон Шпинне и через мгновение продолжил: – В общем, у меня к тебе будет просьба – отыскать этого стража порядка и пригласить ко мне на беседу. Не откажешь? – Фома Фомич широко улыбнулся, он наперёд знал – ему не откажут.

– Нет, конечно. Как я могу отказать хорошему человеку, – проговорил Кочкин.

– Да, да, – закивал фон Шпинне, – в особенности, если этот хороший человек – твой начальник. Тогда завтра утром городовой должен быть у меня в кабинете. Не исключено, что хожалый мог видеть не только женщину, но и того, кто погасил свечу, и сам момент смерти…

– Но ведь Пядников умер не той ночью, о которой рассказывает Зрякин, – возразил Меркурий.

– А что мешало городовому быть возле окон салона и в ту ночь, когда умер купец?

– Почему же он в таком случае не доложил об этом куда следует?

– Хороший вопрос, я бы даже сказал – очень хороший, – кивнул фон Шпинне. – Вот завтра мы у него и спросим, если ты постараешься.

– Постараюсь. Иголку в сене – это трудно, а городового с улицы Красной – это раз плюнуть.

– Не хвались раньше срока, сначала найди, а потом хвост распушай! – приструнил его Фома Фомич.

За окнами кабинета продолжалось весёлое переругивание уличных озорников с приказчиком. Начальник сыскной ткнул пальцем себе за спину и сказал:

– Пошли кого-нибудь, пусть разгонят эту шайку, – не ровён час, стёкла в зелёной лавке побьют. Это же надо, ничего не боятся.

Как и предполагал Кочкин, городового долго искать не пришлось. Он служил в Сущинской полицейской части, в которую входила улица Красная.

Меркурий смотрел на Сиволапова и удивлялся, как человек может так соответствовать своей фамилии: если бы чиновнику особых поручений показали городового и велели придумать ему фамилию, то Кочкин, не раздумывая ни секунды, сказал бы – Сиволапов. И, главное, совсем было не понять, почему Сиволапов, в чём заключается эта самая сиволапость? Лицо какое-то неумытое, серое и даже землистое, глазки маленькие, с синими прожилками на белках, брови редкие, рыжие, как беличий хвост, нос такой маленький, точно и не было его вовсе.

Городовой удивился и поначалу даже не поверил, что с ним лично желает побеседовать начальник сыскной полиции.

– Это ещё зачем? – поинтересовался он у Кочкина, который собственной персоной приехал в часть.

– Что значит – зачем? – в свою очередь удивился Меркурий. Вопрос Сиволапова указывал на то, что в Сущинской полицейской части недостаточно внимания уделяли привитию нижним чинам основ дисциплины. – Ты разве спрашиваешь – зачем, когда пристав тебя к себе вызывает? Крутишь при этом носом?