Мелкие камушки разлетаются при его приземлении на груду обломков, и он снова складывает крылья за спиной.

Всадник продвигается ко мне по обломкам, в тусклом свете поблескивают латы. Остановившись на полпути, он смотрит на меня. Вглядывается в мое лицо, потом в лохмотья, оставшиеся от одежды, и в те места на теле, где моя плоть еще не до конца зажила. Наконец, его глаза останавливаются на торчащем из моего живота штыре.

– Лазария. – Смерть в два прыжка оказывается рядом со мной. Опускается на колени, снова изучает мои раны. – О, проклятье!..

– Не знала, что ангелы чертыхаются, – говорю я, с трудом ворочая языком.

Он все еще не отрывает от меня глаз, как будто не может взять в толк, что произошло.

– Давно ты здесь? – спрашивает он.

Но он же знает. Должен знать. Стержень, торчащий из меня, говорит сам за себя.

– С тех пор, как ты меня выронил. – Теперь можно не кричать, и я еле слышно шепчу.

– С тех пор, как я… – Он заглядывает мне в глаза, и я вижу на его лице ужас. Он снова чертыхается. – Ты была здесь все это время?!

Прикрыв глаза, я киваю.

И слышу его страдальческий стон.

Открываю глаза.

Он гладит меня по лицу, скользит по скуле большим пальцем.

– Я решила, что такой выход тебя вполне устроил, – лепечу я.

Мука, исказившая его лицо, не менее сильна, пожалуй, чем моя.

– Я не горжусь своей жестокостью. – Танатос не отрывает взгляда от ржавого штыря. – Я искал тебя. Я… – Он замолкает и отводит глаза. – Я был переполнен тревогой. Это зрелище – как ты падаешь вниз, выскользнув из моих рук, – не оставляло меня все эти дни.

– Перестань, – прошу я.

Не хочу это слышать. Думала, что нет ничего больнее, чем перспектива остаться здесь навсегда, если Смерть меня бросит, но я ошибалась. Между нами существует негласное соглашение, по которому мы враждуем друг с другом, и я не готова к переменам.

Он задумчиво исследует толстый железный стержень. Добрых три фута его торчат из моего тела.

Смерть легко поднимается и обходит меня, изучая картину со всех сторон. Наконец он снова припадает на одно колено и обеими руками хватается за эту штуку.

– Крепись, Лазария, – бросает он.

А потом сгибает железку. Уступая мощи всадника, металл в его руках скрежещет, бередя мою рану.

Кусаю губы, с трудом удерживая рвущийся из горла крик.

Последний взвизг металла, и стержень разламывается. Длинную часть Смерть отшвыривает в сторону. Штырь падает довольно далеко, и эхо от его падения долго кружит над нами.

Невольно я ловлю себя на том, что восхищаюсь сверхъестественной силой всадника. Сколько раз я пыталась сделать с этой железкой хоть что-нибудь…

А Смерть смотрит на меня и снова хмурится.

– Что еще? – сиплю я.

– Мне придется тебя поднять, Лази. – Он называет меня уменьшительным именем, как будто мы с ним друзья.

Все внутри замирает от ужаса. Я всегда считала себя выносливой и терпеливой, но сейчас, после бесконечных дней боли, переменила мнение.

Однако мне необходимо вырваться из этого плена, освободиться.

Плотно зажмурившись, киваю.

– Давай, – говорю вслух, открыв глаза.

Смерть придвигается ко мне вплотную, подсовывает руки под мою спину. Даже этих осторожных движений достаточно, чтобы у меня вырвался вскрик.

Боже, а вот сейчас будет реально больно.

Танатос медлит.

– Ты справишься? – спрашивает он.

Я глубоко дышу через нос.

– Подожди, дай мне минутку.

Всадник ждет. Он все так же держит руки под моей спиной, но не шевелится.

А я, пытаясь успокоиться, начинаю разглядывать рисунки, отчеканенные на его нагруднике. Там змеи и надгробия, яйца и какие-то когтистые существа, спирали и похоронные процессии – одно изображение перетекает в другое. Я впиваюсь глазами в металлический панцирь, прикрывающий сердце Танатоса. На нем женщина, замершая в тесных объятиях скелета. Как раз в тот миг, как я собираюсь протянуть руку и потрогать ее, Смерть рывком поднимает меня.