Я не могу удержать страшный крик, потому что боль ослепительна, убийственна.

Но стержня больше нет, и я свободна.

Смерть тяжело опускается на землю, прижимая меня к себе.

Я отворачиваю голову, потому что меня сотрясают судорожные позывы к рвоте. Постепенно эти конвульсии, похожие на предсмертную агонию, переходят в рыдания, но и они не могут утихомирить невыносимую муку. Я на свободе, но тело мое разрушено.

Все разрывается от ужасной боли.

– Я нашел тебя, Лазария, моя Лазария, – бормочет Танатос.

В это мгновение слова его странным образом утешают и успокаивают. Я поворачиваю голову к нему и снова плачу, теперь уткнувшись лицом в его серебряный нагрудник.

Всадник нежно прижимает меня к себе, баюкая.

– Больно, – с трудом выговариваю я сквозь рыдания. Довольно странно жаловаться собственному недругу, тому, кто столько раз и сам причинял мне боль и страдания. Еще более странно то, что он держит меня так бережно, утешая.

Впрочем, он, кажется, не против, и вот это, пожалуй, удивительнее всего.

Смерть гладит меня по щеке, ладонь у него теплая. Почему-то именно этот жест разом заставляет меня очнуться – слезливости и постыдной жалости к себе как не бывало.

Я пытаюсь отодвинуться.

– Лежи смирно, – командует он, и, непонятно почему, я подчиняюсь.

Он изучает меня серьезно и печально. Не отрывая глаз, глубоко вздыхает.

Мне неуютно под его внимательным взором, но я не успеваю шелохнуться, как вдруг чувствую, что по коже бегут мурашки, будто меня щекочут. Хочется почесаться, вскочить, поменять позу. В животе – там, где у меня жуткая дыра, – разливается тепло и… то же ощущение щекотки.

– Что ты делаешь? – тихо, на вдохе спрашиваю я.

– Исцеляю тебя.

Исцеляет?

– Разве ты можешь лечить? – искренне удивляюсь я, пытаясь отвлечься от хлынувшего на меня потока новых ощущений. Я была уверена, что он способен только убивать.

Хотя лицо его торжественно и мрачно, как всегда, в устремленных на меня глазах я, кажется, замечаю улыбку.

– Я многое умею, Лазария.

Но почему Смерти дана сила исцелять? И, кстати…

– Почему ты исцеляешь меня?

Он не отвечает, только крепче стискивает зубы и сосредотачивается на моем животе.

А я снова замечаю ту странную парочку на его доспехах. На этот раз у меня получается вытянуть руку и коснуться пальцем скелета.

Танатос опускает взгляд на мой палец.

– Смерть и жизнь, сплетенные в вечном объятии, – поясняет он.

– Они похожи на любовников, – шепчу я.

– Они и есть любовники. – Он заглядывает мне в глаза и, клянусь, видит меня насквозь, до самой сердцевины.

Незаметно сглотнув, я отнимаю руку. Его же пальцы продолжают гладить меня по щеке, и теперь я реально ощущаю, как под его касаниями стягивается израненная плоть.

– Что ты со мной сделаешь? – вырывается у меня. – Когда вылечишь?

Он еще чуть крепче сжимает зубы.

– Я почитаю тебя, Лазария. – Его огненные глаза впиваются в меня. – С самого первого раза, как ты явилась передо мной, я почитаю тебя. Мне понятно, что значит ставить долг превыше всего.

Его лицо меняется, но в глазах все так же полыхает пламя.

– Но все изменилось.

– О чем ты вообще говоришь? – ершусь я, не обращая внимания на теплое, щекочущее чувство под кожей – всадник продолжает исцелять мои бесчисленные раны.

Он отнимает руку от моей щеки и кладет палец мне на губы.

– Уверен, что ты и сама понимаешь.

«Я хочу раствориться, потеряться в тебе», – кажется, говорят его глаза.

– Я не пойду с тобой, – прерывисто вздохнув, заявляю я.

– О нет, ты пойдешь.

Я задумчиво разглядываю его еще с минуту, а потом вдруг вырываюсь прочь из его исцеляющих объятий. И самое интересное, что, несмотря на свои слова, всадник