Взгляд его сразу же находит меня.

– Лазария. – И вдруг он улыбается, как будто не может противиться этому желанию. И это так поразительно, что у меня трепещет сердце. – Чему я обязан столь неожиданным удовольствием?

Всадник – он лежит на боку – хочет поднять руку, но я связала его веревкой, на которой обычно сушу белье. Не самая прочная штука, но я постаралась замотать его туго.

Он смотрит на связанные руки и ноги, и улыбка медленно сползает с его лица.

– Ты сшибла меня на землю, – вспоминает он.

Я стараюсь не кривиться при воспоминании о своем неуклюжем прыжке.

Всадник поднимает на меня глаза.

– А потом ты меня зарезала. – В его голосе возмущение. – А теперь…

Он изучает путы.

– Ты мой пленник, – сообщаю я, пока он кое-как принимает сидячее положение. При этом его крылья делают взмах.

Смерть вздергивает бровь.

– Я твой… – и вдруг он фыркает, – …пленник?

Он смакует слово, и все это его явно веселит – а я уже, кажется, готова снова ткнуть его ножом. Ну, понимаете, просто чтобы напомнить, какая у нас расстановка сил.

Всадник запрокидывает голову назад, убирая упавшую на лицо прядь, и у меня от этого неожиданного движения выплескивается в кровь адреналин.

Танатос это замечает, и что же? Он снова усмехается и цокает языком.

– У тебя никогда ничего не получится, кисмет. Как ты собираешься меня контролировать, если каждое мое движение пугает тебя?

Прищурившись, я с вызовом смотрю на него.

– А будет так, – медленно произношу я. – Мы останемся здесь, вместе, и если ты хоть дернешься, чтобы удрать, я пристрелю тебя.

– Насколько я понимаю, это ловушка. – Кажется, он ничуть не встревожен и не чувствует себя побежденным. Он держится совсем не так, как держался бы любой на его месте. Нет, он, представьте, развлекается.

Подонок.

– Что же ты собираешься со мной делать? – спрашивает он, окидывая меня взглядом. И почему-то под этим оценивающим взглядом к моим щекам приливает кровь.

– Собираюсь держать тебя здесь. Отсюда ты не сможешь разрушать города.

Глаза Смерти сверкают, но он ничего не отвечает.

Я поймала существо, которое выше меня в пищевой цепи. Какая же я дура, что решилась на такое и вообще попыталась это сделать.

– Значит, мы будем жить здесь? – Он обводит взглядом сарай. – Вместе?

У него это звучит так, будто мы создаем пару.

Мой план разваливается на глазах.

Я исподлобья гляжу на всадника.

– Все совсем не так.

– А как же?

– Если ты двинешься, я нападу.

Смерив меня лукавым взглядом, всадник нагибается влево.

– Я двинулся, – язвительно сообщает он.

– Не ребячься, – обрываю я.

– Я не умею ребячиться, – возражает Танатос. – Я никогда не был ребенком.

Я снова пронзаю его взглядом. А он накреняется вправо.

– Опять двинулся.

Ах, чтоб тебя!

Молниеносно выхватываю лук, накладываю на тетиву стрелу и палю в него. Всадник шипит, когда я попадаю ему в крыло и стрела застревает в перьях.

– Для меня это не шутки, – объясняю я. – Не будешь меня слушать, я буду стрелять.

– Уверена? – На скулах Смерти так и ходят желваки от боли. – Потому что мне кажется, что ты не такая жестокая, какой хочешь казаться.

На это мне нечего сказать. Всадник до боли близок к истине; не знаю, как ему это удается, но он видит меня насквозь.

Поскольку я сижу молча и не отвечаю, он первым нарушает тишину.

– Ты собираешься вынимать стрелу? Или боишься, что я шевельнусь?

– Может, я хочу посмотреть, как ты корчишься от боли.

– Это не доставляет тебе удовольствия. – Теперь он серьезен. – Так же, как и мне.

– Тебя не радует насилие? – Я поднимаю брови. В это слишком трудно поверить.

– Я понимаю, почему ты становишься на моем пути, – мягко говорит Смерть, игнорируя мой вопрос. – Мы похожи в одном отношении, очень важном.