– Эй! – взвизгиваю я.

Не обращая внимания на мои протесты, Танатос сдергивает с моего плеча ремень, на котором висит колчан, и отшвыривает и его. Видя, как колчан падает на труп, который я пыталась ограбить, я морщусь.

И вот теперь я с голыми руками против ангела смерти.

Поднимаю голову выше, выше и заглядываю в жуткие глаза всадника. Он мрачно взирает на меня сверху вниз; на скуле все еще подергивается мускул.

– Ты в самом деле думаешь, что можешь на что-то повлиять? – Он надвигается на меня, пока не касается нагрудником лат. – Преследуя, стреляя в меня?

Он явно злится, следовательно, наконец я что-то делаю правильно.

– Люди убегают от тебя – и выживают, – говорю я. – Так что да, думаю, я на что-то влияю.

Его лицо меняется. Он, кажется, озадачен.

– Это был единственный город – город, который я уничтожил через несколько часов после того, как расстался с тобой в тот день. И с тех пор я истребил еще дюжину других городков. Твои усилия искренни, – признает он, – но лишены смысла.

Не давая мне времени на ответ, Танатос изумляет меня: взяв за подбородок, внимательно рассматривает мое лицо.

– Все живущее подвластно мне, кисмет. Цари и нищие, младенцы и воины, киты и мухи, секвойи и одуванчики – все имеет конец. И когда время наступает, я привожу приговор в исполнение. Ты не остановишь меня ни сегодня, ни завтра – ты не остановишь меня никогда. Но вопреки всему мне, кажется, нравится наблюдать за твоими попытками.

С этими словами он убирает руку с моего лица.

Я, оступаясь, пячусь, да он и сам отходит от меня.

– В следующий раз, когда мы встретимся, Лазария, я не буду столь же добр к тебе, – предупреждает он, широко раскидывая крылья. – Но все же приходи, мне нравится наше общение.

Он взмывает в небо, бросив на меня последний прощальный взгляд, и от ветра, поднятого его крыльями, мои рассыпанные по земле стрелы разлетаются во все стороны.

Эймс, Айова

Декабрь, год Всадников двадцать шестой

Не могу сказать, сколько времени я провела, сидя на этом полуразрушенном мосту и дожидаясь, когда же подо мной по федеральной автостраде проедет всадник, не уверенная ни в том, что он здесь вообще появится, ни в том, что мой откровенно сырой и безумный план сработает.

Знаю я лишь одно: от холода моя задница скоро отвалится, так что ждать тут и дальше – однозначно скверная идея.

Я дышу на руки и растираю их. Нос как сосулька, уши болят, пальцы на ногах ничего не чувствуют. За последний месяц я уже три раза, в разные дни, зарабатывала обморожения и сегодня могу заполучить четвертое. Все зависит от того, сколько я здесь просижу.

Но сквозь тучи пробивается водянистый рассвет, и этот день, как знать, может оказаться теплее предыдущих.

Достав термос, делаю глоток кофе. В том, что всадник движется этим путем, я практически уверена. Я знаю, что он добрался до Миннеаполиса, и думаю, что следующим большим городом, на который он нацелился, будет Де-Мойн.

Не успеваю убрать термос, как отовсюду появляется обезумевшая живность. Кошки, собаки, куры, олени, птицы, коровы, лось; я вижу даже пару бизонов.

Животные проносятся по шоссе и по полям с обеих сторон от дороги. Их поток иссякает так же внезапно, как и появился, и мертвенная тишина, воцарившаяся вслед за этим, обволакивает меня. Эта тишина уже привычно ассоциируется со Смертью.

Тянутся долгие минуты, но наконец я замечаю всадника – он неторопливо рысит по 35-й автостраде, той самой, что проходит под местом моей засады.

За прошедшие месяцы я стала лучше стрелять из лука, но пальцы от холода онемели, и я едва ли смогла бы вышибить всадника из седла.