У всадника раздуваются ноздри, и может, это только моя фантазия, но он, похоже, не на шутку обеспокоен.

– Ты думаешь, я хочу быть здесь? Считаешь, что мне нравится ездить из города в город и делать это?

– Ну, если тебе не нравится, тогда тем более стоит остановиться.

Он гневно хмурит лоб.

– Люди уходят, когда приходит их время, кисмет, и кто я такой, чтобы предоставлять кому-то привилегии.

Ну все, с меня довольно.

Я пытаюсь атаковать его.

– Сейчас… не… наше… время, – каждое слово я сопровождаю взмахом кулака или ударом сапога.

Мои действия беспорядочны, всадник легко парирует удары, но это не мешает мне продолжать кидаться на него. Клянусь его фарисейским богом, я сейчас выцарапаю ему глаза.

А он откидывается назад и легко уклоняется от ударов.

– Ты опять решила навредить мне, смертная? Ты забываешь, кто я такой.

Смерть не утруждает себя тем, чтобы скрутить мне шею, но… но…

Моя спина выгибается, глаза округляются – адская боль пронзает все тело.

Что ты делаешь? – пытаюсь я выговорить, но эти ощущения не дают даже вздохнуть. – Такое чувство, будто… будто я сохну, увядаю. Будто мою жизнь тянут, высасывают из тела.

Я гляжу в глаза Смерти, который забирает мою жизнь. Наверное, именно это он и делает. Я чувствую, как с моих костей опадают годы, точно луковая шелуха, а меня пожирают изнутри. Хочу закричать, но выходит только сдавленное сипение.

Чем дольше Смерть на меня смотрит, тем сильнее меняется выражение его лица, брови поднимаются все выше, словно он чего-то не понимает. Мрачная личина сползает, и дышит он все чаще и чаще. Мне удается дотянуться до руки, сдавившей мне шею, и я пытаюсь ослабить его хватку.

Но я слишком слаба, мне нипочем не разжать пальцы Смерти. Я задыхаюсь. В следующий раз, когда я поймаю это чудовище, обязательно прирежу его, пока он будет спать.

Внезапно Смерть изумленно вскрикивает и отпускает меня, да еще и отодвигается подальше.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает он и выглядит при этом глубоко изумленным. – Я не хочу чувствовать такое.

Я лежу молча, пытаясь отдышаться.

Одним движением он выскакивает из тележки, подходит к коню и собирается в очередной раз уехать от меня.

Проходя мимо, он приостанавливается, ища взглядом мои глаза. Он смотрит и смотрит на меня – и, кажется, то, что он видит, смущает его.

– Прости, – вдруг произносит он отрывисто.

– Не извиняйся, – хриплю я. – В следующий раз, когда мы встретимся, я продумаю, как захватить тебя живым.

И на сей раз, не сомневайтесь, я не позволю своей чертовой совести встать на пути.

Цинциннати, Огайо

Ноябрь, год Всадников двадцать шестой

Ограбление могил заслуживает осуждения. К несчастью, я была вынуждена этим заняться.

Зажимая нос платком, я лезу в карманы раздутого трупа.

– Какая же… мерзкая… вонища.

Я знала, что мертвецы пахнут, но никогда не представляла, насколько зловонны любые вещи, пропитавшиеся духом разложения. Не знала до тех пор, пока не столкнулась с городами мертвых.

Это тело особенно сильно распухло и уже ни на что не похоже.

– Прости, пожалуйста, – говорю ему, – но мне очень нужен… твой… кошелек.

И дергаю тот, но он упорно не желает покидать карман мертвеца.

– Лазария!

Я чуть не падаю прямо на труп, слыша, как эхо разносит в воздухе мое имя.

Мне знаком этот голос.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как я слышала его, но мне кажется, что наша встреча была вчера.

Бросив носовой платок, я хватаю лук и, положив стрелу на тетиву, начинаю оглядываться. Вот он, примерно в квартале от меня или даже меньше, стоит посреди обломков города, стертого с лица земли. Всадник.

У меня перехватывает дыхание. В серебряных доспехах, с этими своими черными волосами и крыльями он ни дать ни взять какое-то мрачное, темное божество.