И все же серьезным подобное предложение назвать было трудно. Вероятно, ни Мордашов, ни Пивоваров все-таки не воспринимали Осинкина как конкурента, скорее, пытались откупиться от Норова.

Норов не спешил с ответом.

– Ну, – поторопил его Миша. – Че скажешь?

– А может, поступим наоборот?

– Как наоборот? – озадачился Миша.

– Твой папа помогает Осинкину избраться мэром, а мы за это берем Пивоварова замом по социалке.

Миша перестал жевать и смерил Норова недоверчивым взглядом.

– Ты че, бля, совсем того? Или это юмор у тебя такой?! Я к тебе с нормальным, бать, разговором приехал, а ты мне в ответку какие-то смехуечки травишь! – неприметно для самого себя он начал раздражаться. – Я ведь могу встать, послать тебя на х… да уйти, и разбирайся ты сам с папой, как хочешь! Че ты вообще, бля, добиваешься? Ну, допустим даже, тебе повезет, протащишь ты своего певуна в мэры… шансов, конечно, ноль, но допустим. Дальше-то что? Папа его с го—м сожрет. Он же – фуфел, твой Осинкин, турист, бля. Мелко плавает и жопу видно. Да его на какой-нибудь херне подставить – как два пальца обос—ть! В два счета на нарах окажется, а с ним и ты под замес попадешь! Этого хочешь, да? Кто такой вообще мэр против губернатора? Нет никто! Го—о! У вас в Москве – один Мураховский, а у папы везде – люди! Он с Ельциным бухает! Ты, бать, вникни в суть!

Хотя Миша и горячился, о Мураховском он наверняка упомянул неспроста. Он давал понять Норову, что отлично осведомлен об источниках его финансирования.

– Не кипятись, – примирительно сказал Норов. – Вредно для пищеварения, еще подавишься ненароком. Отвечаю коротко и ясно: твое предложение мне не подходит.

– Да почему, бать?!

– Нет смысла объяснять, ты все равно не поверишь.

– А ты, бать, попробуй!

Он не привык к отказам, его толстое лицо было красным, злым. Норов пожал плечами.

– Ладно, попробую. Для меня дело не в бабках и не в чинах.

– Хочешь сказать, тебе деньги не нужны?

– Мне хватает.

– А на хер ты тогда во власть лезешь?!

– Я хочу сделать что-то хорошее.

– Для кого?!

– Для людей.

– Для каких, бать, людей?!

– Для тех, кто нас окружает, для жителей Саратова.

– Для быдла что ли?

Норов нахмурился.

– Почему ты решил, что они быдло? Потому что твой папа жмет из них соки? А ты гуляешь по кабакам, жрешь миньоны, хлебаешь коньяк и пьяный гоняешь на тачке с мигалками?

Миша побагровел. Норов ожидал, что тот взорвется, но Миша пересилил себя и вместо этого вдруг недобро ухмыльнулся, показав крупные блестящие зубы с большой щелью посередине.

– Я еще и телок в жопу трахаю! – проговорил он с бесстыдным вызовом. – И много чего другого делаю. А знаешь, почему? Потому что могу! А быдло не может. Оно вообще ни х.я не может, только канючить: «дайте, дайте!». А я не прошу, бля, я беру! И папа, бля, берет. Поэтому у нас все есть, а у них, бля, ничего! Нет и не будет. И ты тоже сам все взял, не дожидался, пока тебе с барского стола кость кинут. Поэтому мы с тобой здесь сидим, а они в очередях за лапшой давятся. Они привыкли, чтобы ими командовали. Мы живем, как хотим, а они – как им велят! Я миньоны кушаю, а они сосут х… и будут его сосать всю жизнь. Потому что они – быдло!

Норов поднялся.

– Приятно было познакомиться, – сдержанно произнес он, не подавая Мише руки.

Миша покачал головой, будто удивляясь про себя, и вновь принялся за еду.

– Говорили мне, бля, что ты отмороженный, – пробормотал он. – Но чтоб настолько! Пургу какую-то гонит! Народ бля… Какой, на х.., еще народ?

– А мне говорили, что ты – умный, порядочный человек, – спокойно заметил Норов от двери.

В лице Миши мелькнула подозрительность.