– Да, хто их слушать-то будет! У Макеева одна бумага все перевесит, – потерянно произнес Сычев.

– Туфта это! – отмахнулся Петр.

– Не, ни туфта, Иваныч. Там такая бумага, не отвертишься!

– Какая? Чья?

– Эта как ее… Ориентировка!

– Ориентировка?! От кого?

– Погоди, Иваныч, не сбивай! Кажись от Рязанова. Нет, от Рязанцева.

– Да хрен с ней с фамилией! Кто такой?

– Начальник Особого отдела 6-й армии.

– Начальник Особого отдела?! – упавшим голосом произнес Петр, и спину обдало холодом.

То, что сейчас он услышал, не походило на театральную сцену с потрясанием бумагами и папкой, которую перед ним разыграл Макеев. Ориентировка – это тебе не донос сверхбдительного красноармейца; по ней без всякого следствия и суда ставили к стенке. Теперь Петра терзал только один вопрос: какое отношение она имела к нему? – и он насел на Сычева.

– Что в ней написано? Что?!!

– Щас, щас… – вспоминал тот. – Э-э-э… Принять меры по задержанию этих, ну, агентов, немецко-фашистских разведорганов и пособников.

– Агентов?!! Пособников?

– Да, так в ней написано.

– Дальше, дальше!..

– И… И там были наши фамилии.

– Чего-о-о?!! Наши? Ты с ума сошел, Сычев?!!

– Лучше бы сошел.

– Нет, постой-постой, Серега! Такого не может быть? Не может быть! – не верил своим ушам Петр.

– Че годить, Иваныч, я своими глазами видел. Макеев мне той бумажкой все в морду тыкал.

Сычев продолжал что-то говорить, а у Петра голова шла кругом. Несколько минут назад у него еще теплилась надежда, что от нелепых обвинений Макеева в предательстве рано или поздно ничего не останется, а его примитивный прием с мифическим заявлением являлся лишь средством психологического давления. Теперь же, когда выплыла ориентировка какого-то там Рязанцева, положение стало безнадежным.

– Не, Серега, этого не может быть?! Тебя на испуг брали, мало ли Сычевых и Прядко, – цеплялся за соломинку Петр.

– Какой там испуг, Иваныч! Ты помнишь Струка?

– Ну…

– Так, то его, суки недобитой, работа!

– Как?!! Его же под Винницей убили?

– Живее нас с тобой, сволота! Вражиной оказался, на допросах у особистов раскололся! Представляешь, его фрицы к нам заслали!

– Заслали?!!

– Теперь, Иваныч, ты понял, кто нас под Винницей подставил!

– У-у-у, сволочь! – застонал Петр и в ярости хватил кулаком по стене.

– Так он, падла, наплел особистам, что это мы отряд на засаду навели.

– Чего-о-о?! – и Петр потерял дар речи.

Предательство, а еще больше оговор Струка потрясли его. С августа они сражались бок о бок, и тот не давал повода усомниться в своей надежности: в бою не прятался за спины других и не отлынивал от засад и диверсий, из разведки не один раз возвращался с ценными сведениями. Переменчивая военная судьба развела их под Винницей. Там отряд Петра напоролся на колонну гитлеровцев, завязался бой, после которого Струк пропал. И вот теперь он воскрес, чтобы похоронить его и Сычева. А тот, склонившись к уху, с жаром нашептывал:

– Иваныч, пока не поздно, надо рвать когти.

– Чего?!! Когти? Какие? – все еще не мог прийти в себя Петр.

– Очнись, Петя! Потом будет поздно. Надо сматываться! – тормошил его за плечо Сычев.

– Куда? От кого? От своих?

– Какие свои? Для них мы хуже фрицев? Кокнут и глазом не моргнут.

– Ты это… Ты кончай! Я-я-я… – голос у Петра сорвался.

– Иваныч, тише-тише, не кипишись! Мы не первый день друг друга знаем, сейчас против них не попрешь. А своей смертью кому и че докажешь? Живы останемся, тогда и будем доказывать. Надо уходить пока темно, – твердил Сычев.

– Куда?

– В лес, там отсидимся.

– Но от себя не убежишь.

– Глупо это, Иваныч! Макееву ничего не докажешь.

– На нем свет клином не сошелся. Есть другие. А за нас ребята и дела скажут, – упрямо твердил Петр.