- Так мило, что вы взяли девочку на мероприятие, но, должно быть, столь юному созданию скучно среди взрослых солидных мужчин и серьезных разговоров? – спрашивает женщина с легким южным акцентом.

Не контролируя себя до конца, она пренебрежительно морщит кончик носа, подправленный высококлассным хирургом. Почему-то такие, как она, очень любят европеизировать свою внешность благодаря пластике.

Мимика женщины непроизвольно выдает ее истинное отношение к моему присутствию. Когда смысл слов спутницы Давида доходит до моего мозга, удивленно моргаю.

Это я-то дитя?! Потрясающее отсутствие такта!

Владимир Сергеевич растерянно моргает, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Несомненно, он далек таких игр. Начальник поправляет узел галстука, будто ему стало трудно дышать, и я неловко ежусь.

Оскорбить сразу двух людей и глазом не моргнуть — это талант! Высший пилотаж.

- Камилла*! – Садулаев резко осаждает женщину.
Брови Давида сведены в одну линию, губы недовольно поджаты. Должно быть, он не привык к такой неучтивости, а по-простому - грубой бестактности невесты. Голос Давида похож по холоду на огромную океаническую глыбу, когда он резко передергивает плечом.
– Здесь находятся исключительно профессионалы своего дела, Камилла.

- Извините, я не хотела ни в коем случае вас обидеть или задеть, – тут же послушно извиняется та, чье имя так многозначительно трактуется.

Где-то в глубине души с колен начинает подниматься боль, показывая свой безобразный лик с хищно осклабившейся пастью. Прикусываю нижнюю губу, не могу не думать о том, что теперь-то Садулаев Мансур Шамилевич доволен своей невесткой.

Владимир Сергеевич, смущенно потерев ладонью шею, прочищает горло.

- Что вы, Камилла Валидовна, Мирьям - наша сотрудница.

— Да? – женщина деланно удивляется. Лицемерно улыбнувшись, прикладывает руку к пышному бюсту, подчеркнутому красивой драпировкой и камнями голубого платья. — Выглядите очень юно, дорогая. Примите за комплимент.

«В отличие от тебя!» - ехидничает внутренний голос, отмечая, что женщина ни больше, ни меньше, а возраста Давида.
Стараясь держаться достойно, величественно киваю.

— Благодарю.

Уголок рта Давида еле заметно дергается. Не знаю почему, но мне кажется, что он по достоинству оценил мою выдержку.

- Мне кажется, я вас где-то раньше видела, – не успокаивается спутница Давида.

Садулаев мрачнеет.

Похоже, ему, как и мне, все больше не нравится назойливость женщины. Беспокоится, что невеста узнает о том, что нас связывало в прошлом? Глаза Камиллы сужаются, и я отчетливо вижу, как в карих глазах отражается самая настоящая ненависть.

— Это вряд ли, – несмотря на то, что я уверена, что раньше никогда не пересекалась с этой женщиной, внутри меня начинает зарождаться нервозность.
Спокойно, Мирьям. Это часть взрослой жизни - терпеть то, что неприятно, делать то, что от тебя требуется – это и есть дисциплинированность. Я буквально кожей чувствую ее жалящую, как оса, неприязнь, которая взаимна. Мне почти невыносимо видеть, как она, словно нарочно, скользит ладонью вверх по груди Давида. Отвожу взгляд, перед этим уловив краем глаза торжество в карих глазах Камиллы.

Она всем своим видом показывает, что этот великолепный образец мужественности принадлежит ей и только ей. Расставляет акценты и границы. И только мое глупое сердце начинает биться быстрее от одной лишь мысли, какая это роскошь – в любую минуту касаться того, кого любишь.

Просто касаться…

Не знаю даже, от чего меня потряхивает больше - от злости на глупые обвинения Давида, поведения его лицемерной невесты или от жгучей ревности. Я знаю, что моя злость – трусливое продолжение грусти. Намного проще злиться на эту по сути совершенно не знакомую мне женщину, чем признать, что я не имею никакого имею на какие-либо чувства к Садулаеву Давиду.