– Ну что, прощаться будем, Варвара? – улыбнулась Марина Дмитриевна, вставая. – Позвала бы тебя в гости, так ведь все равно не придешь. И не говори даже ничего, не криви душой!
Она притянула Варю к себе, погладила по спине и вдруг быстро шепнула:
– Ты к шимкинскому дубу сходи. Он и от болезней избавляет, и детей дарует. Только проводника возьми! – И уже громко добавила: – Танечка, и ты с тетей Варей попрощайся!
Легенда о Тумо
Сила дуба – не в его стволе. Даже если в дереве черной дырой зияет дупло, даже если вся сердцевина выточена временем, корни будут питать его до самой верхней веточки кроны. Погибнут корни – погибнет весь дуб. Так и мы.
С каждым годом, с каждым столетием корни дуба разрастаются вглубь и вширь, плотной сеткой оплетая землю под ним. Сруби дерево – ствол погибнет, но корни будут питать пень, и следующей весной он зазеленеет. Так и у людей.
Забудешь о корнях, отрубишь себя от них – а они тебя находят. Или это мы сами находим их? Тягуче и протяжно звучит их голос, высится, оглушает, и тогда поднимаются из глубин веков призрачные Кенкшатя и Кенкшава[20], и открываются закрытые двери, а открытые – закрываются.
Вспышка, полет, боль, пробуждение – и ты уже не только ты, но и все, кто до тебя, и все, кто после. Не здесь ты и не там, а везде одновременно, точно древнее божество. Ты идешь, плутаешь, и страшно тебе, и дивно: сколько тут истинной красоты, вековой мудрости, и милости, и прощения, и строгости, и наказания, и любви вопреки… Идешь и вдруг вспоминаешь и забытый язык, и законы рода, знак которого светит над тобой звездной оправой; и стыдишься, и качаешь головой, точно дерево на ветру: как же я без корней жил-то? Не потому ли ни одной веточки не отрастил?
Где-то в дремучих лесах стоит полый дуб. Тумо[21]. Зайди в него. Пусть сольется твое тело с его стволом, пусть корни пронзят твои стопы, пусть зашумит в волосах золотая крона.
Вспомнил? А теперь загадай желание. И иди обратно, ничего не страшась.
Глава 4. Шумбрат, Саранск
– Та-а-акси! Берем та-а-акси! – деловито нудели помятые с утра водители-частники на вокзальной площади.
Они подъезжали точно к приходу «московского» на своих колымагах и брали пассажиров поезда еще тепленькими, составляя неплохую конкуренцию фирменным такси. Сколько Варя себя помнила, каждый раз по возвращении в город к ней кто-нибудь из них привязывался. Есть, видимо, такие лица, которые к этому располагают. Лица – открытые книги. Кто ни пройдет мимо – заглянет из любопытства. Чисто полистать. А есть лица-утюги. По ним сразу видно: нос не суй, держись подальше, а то ошпарит отпаривателем. Варя мечтала хотя бы о подобии «утюга», но у нее была ярко выраженная «книга». И да – всех тянуло ее полистать.
– Девушка, вам куда? Химмаш, Светотехстрой, Юго-Запад?
– Да мне по центру. Вам невыгодно будет, – ответила Варя.
Раньше такая аргументация всегда помогала быстро завершить разговор.
– Далеко по центру-то? – с надеждой переспросил таксист.
– Я около площади живу, – почти извиняющимся голосом сказала Варя.
– Ну тогда да-а, тут уж сама дойдешь пешком, – милостиво согласился таксист, цокнул языком и повернулся к ней спиной.
«А когда думал, что на Химмаш, Юго-Запад или Светотехстрой, на „вы“ обращался», – отметила Варя. Но вслух не сказала.
Теперь, с официального разрешения саранского извозчика, можно было идти домой пешком – как она того и хотела. Мимо памятника стратонавтам, налево и вниз по проспекту Ленина, всё прямо и прямо.
Варя шла, постукивая колесиками чемодана, а город потихоньку рассказывал ей, что нового. Там, где был ремонт обуви, открылся магазин косметики. Там, где продавали хозяйственные товары, стали предлагать туристические поездки. А еще потрескалась почти новая плитка; зато на перекрестке, где вечно разверзала пасть огромная лужа, теперь асфальтовая заплата. А еще… а еще… Варя взглянула на отражение в пыльной витрине и, как в старинном зеркале, увидела свой чуть сглаженный, мягкий по контуру портрет. Она с благодарностью улыбнулась. О себе город рассказывал без утайки и прикрас, а на нее смотрел любящими глазами, не замечая огрехов. Ну здравствуй, Саранск. Шумбрат.