Ночью в купе было то душно, то холодно из-за капризов кондиционера. На остановках приглушенно доносились объявления вокзальных дикторов, чьи голоса эхом отскакивали от железа, камня и бетона станций. В окно то и дело брызгал свет фонарей – опускать шторку не стали из-за Танечки, которая боялась темноты. Марина Дмитриевна храпела густым меццо-сопрано, в коридоре деловито постукивали каблуки проводницы. Варя лежала с закрытыми глазами только потому, что так полагается делать, когда хочешь заснуть. В сумбурном кино, которое она показывала самой себе на обратной стороне сомкнутых век, пленка времени то замедлялась, стопорилась, отображая ее, Варю, слушающую, как Руслан сухо и вертко предлагает немного пожить порознь, то ускорялась, демонстрируя ее триумфальное возвращение в столицу с блестящим материалом, который выйдет не в уголке газеты, а на целом развороте – Руслан его просто не сможет не заметить… Чем подробнее Варя представляла свой успех, тем менее неприятным казалось ей предстоящее путешествие. Ну что она, в самом деле? Эрзяне – народ упрямый, но словоохотливый. Конечно, сперва заартачатся, а потом как примутся рассказывать – не остановишь. «Когда это здесь началось?» – спросит она и снимет солнечные очки (их надо будет еще купить). Они увидят, какие заинтересованные глаза у столичной журналистки, проникнутся и переспросят, уже зная, о чем речь: «Что именно?.. А, вы про то, что люди пропадают? Вай… Так давненько…»

Она повернулась к стенке, натянула на голову одеяло и вдруг почувствовала, что ужасно устала – не сегодня, а вообще. Давно. Поезд мерно качал ее узкую постель, как если бы это была колыбелька, из которой она выросла, или гамак, подвешенный между деревьями или столбами. Варя прислушивалась к ощущениям, стараясь понять, нравятся они ей или нет. Пленка времени быстро побежала вперед, и она увидела себя откуда-то сверху, лежащей на спине в чем-то тесном – то ли в лодке, то ли в сундуке. Она нависала сама над собой и вдруг заметила, что руки у нее… Нет, не сложены на груди – вытянуты вдоль туловища. Варе разом стало не по себе, она вздрогнула, пытаясь сбросить с себя морок, но невидимая камера упорно приближала ее собственное лицо, бледное и застывшее… Она раскрыла глаза, вскочила, чуть не ударившись о столик, и ругнулась про себя, что надо бы переходить с валерьянки на серьезные успокоительные. Лучше уж даже не пытаться заснуть, чем представлять такую жуть. Фантазерка фигова.

– Неужели вы так и спали всю ночь сидя?

Варя открыла глаза и увидела заботливо склонившуюся над ней Марину Дмитриевну.

– Через полчаса Рузаевка. – Соседка кивнула в сторону окна. – А там не успеешь оглянуться – и Саранск. Идите скорее в туалет – вам же еще умыться нужно. Я для вас очередь заняла.

Варя с трудом поднялась, размяла затекшую шею и засуетилась.

– Ох и нервы у вас, москвичей! – покачала головой Марина Дмитриевна. – Моя дочь такая же заполошная.

Вот и для Вари словечко нашлось. Заполошная. Она поблагодарила Марину Дмитриевну и вышла за ней в коридор, где на них уже недовольно смотрели те, кто честно отстоял очередь самолично.

– Вот эта девушка вторая после меня будет! Я предупреждала! – объявила Марина Дмитриевна и с гордо поднятой головой прошествовала к туалету, около которого уже переминалась с ноги на ногу сонная Танечка.

Очередь, как по команде, вздохнула и неохотно сдвинулась на шаг, чтобы пропустить вперед Варю. «Вторая после меня» в исполнении Марины Дмитриевны прозвучало как «вторая после Бога». Прямо готовое название для статьи. Только не «после Бога», а «после богини». Кто там у мордвы главный среди женских божеств? Масторава