Итак, высшая единица языковой знаковой системы состоит не из суммы значений единиц низшего яруса, а из их структурных свойств. Каковы причины лежат в основе этого закона? 1) Языковой знак условен, он не может быть связан с предметами органической связью и быть похожим на сами предметы и их свойства; 2) Языковой знак не может быть связан только с одним предметом в силу ограниченности человеческой памяти; 3) Языковой знак функционирует не изолированно, а только в структуре себе подобных знаков. Эти качества языкового знака и есть свидетельства того, что первичное, главное в языке не «субстанция», а «отношения».

Нет знаков с регламентированным вне текста значением. Только в структуре себе подобных, в тексте знак приобретает одно из значений, хотя всегда кажется, будто само слово, само по себе, имеет уже самостоятельное дотекстовое значение, с которым оно и вставляется в предложение. Но это «место в предложении» уже указано слову вместе с его рождением.

Смысл слов вне предложений, вне текста не может быть однозначно понятен по самой природе человеческого мышления и языка. Смысл – это то, что отражено в мозгу о реальной или мнимой отражаемой через язык действительности. Нет слов с регламентированным значением. Как только слово введено в текст, оно тут же приобретает значение, часто иное, чем привычное, но по велению мозга. Если бы высшая единица языка состояла из суммы значений её низших единиц, это означало бы, что каждое слово уже само по себе наделено своим собственным значением, вне структуры предложения. Это означало бы, что язык есть не структура взаимосвязей слов, а лишь обычный набор слов. Это была бы уже не структурная связь слов в предложении, а беспорядочная груда наваленных кирпичей.

Итак, что первично в языке – «субстанция» (т.е. семантическое значение) или «отношения»? Марксистское языкознание настаивает на том, что в языке первичны значения слов, вторичны – отношения между ними (грамматические формы). Оно опирается на следующие высказывания Маркса и Энгельса: «… способность вещи есть… нечто внутренне присущее вещи, хотя это присущее ей свойство может проявляться только… в её отношении к другим вещам» [Маркс, Энгельс т. 26, ч. 3:143]. Оказывается, теория Маркса подтверждает аналогичную ситуацию в языке. Об этом пишут и современные марксисты. «Отношения… имеют статус реального существования, но лишь постольку, поскольку они есть отношения вещей». [Панфилов 1982:73]

Но тут же он отвергает собственную теорию. Структурализм, по Панфилову, гласит: языковые явления на всех уровнях есть результат отношений, в которых они находятся друг к другу, поэтому качество этих единиц определяется их отношениями в системе. В реляционной теории языка языковая единица в его обеих сторонах (т.е. семантика слова и его грамматическая структура – А.К.) рассматривается как результат внутрисистемных отношений в языке. Следовательно, пишет Панфилов, языковое значение не есть образ явлений действительности. Если язык есть продукт внутрисистемных отношений языковых единиц, то, следовательно, никакие экстралингвистические факторы (общество, мышление) не оказывают какого-либо воздействия на язык, следовательно, для всех изменений в языке нельзя привлекать какие-либо экстралингвистические факторы для их объяснения. Это – следствие релятивистского понимания философских категорий «вещь», «отношение», в котором объявляется примат категории «отношение». Но в «марксизме-ленинизме» отношения – это отношения вещей, т.е. субстанций. Поэтому фонема – не пучок различительных признаков. Конкретные материальные звуки и буквы не создаются противопоставлениями, которые существуют в фонологической системе каждого языка. Материя языковой единицы – не форма, а субстанция. Идеальная сторона языковой единицы тоже не форма, а результат отражения явлений действительности [Панфилов 1974:17].