Если идти по стопам «марксистов» в языкознании, то мы должны отвергнуть понимание языка как системы знаков, условный, конвенциональный характер знаков, т.е. мы тут же отвергаем Маркса и Энгельса (» Название какой-либо вещи не имеет ничего общего с её природой») и Ленина (» Название есть отличительный признак, который я делаю представителем предмета»), хотя считаем себя «марксистами» от языкознания. Понятие «вещь» (Маркс и Энгельс) и «предмет» (Ленин) – это реальные вещи и предметы, но эти же понятия характеризуют и слова (устные и письменные) как материю знаков, имеющую якобы свои собственные значения. Однако материя слов, играет совсем иную роль, чем, например, разбросанные во дворе кирпичи, – они, будучи использованными в строительстве дома, вплетены в структуру множества кирпичей, в отношения между ними, а без этой структуры и этих отношений они, действительно, превращаются в отдельные «вещи», в «предметы», т.е. в ту же кучу кирпичей.

Например, Панфилов, часто ссылаясь на эти исторические имена, сам того не замечая, отвергает некоторые их положения, полагая, что он занимается «марксистским языкознанием». Он критикует структуралистскую характеристику языка как сети отношений, от которых зависят свойства языковых единиц всех уровней. Это положение Панфилова противоречит теории Маркса, считавшего язык знаковой системой, имеющей условный, следовательно, структурный характер и, следовательно, язык как структурное образование действительно порождает системы его единиц всех уровней. Значение каждого слова и, следовательно, его принадлежность к той или иной части речи определяется не его звучанием и написанием, а структурой предложения, т.е. контекстом [на материале частей речи немецкого языка этот вопрос подробно освещён в работе: Кривоносов 2001:576 – 699].

Лингвисты марксистского направления, основываясь на теории Маркса, отстаивая приоритет субстанции (постоянного семантического значения) над структурой предложения, критикуя структуралистов за их приверженность к «структуре», «отношениям», не учли того, что Маркс, рассматривая соотношение структуры и субстанции, имел в виду не соотношение языковых знаков, а отношения реальных материальных предметов. Это и ввело марксистских лингвистов в заблуждение.

Филин, посчитал, что в языке, как и в материальном мире, материя, субстанция господствует над отношениями. «Понимать под субстанцией только материальную оболочку языка нелепо. На самом деле субстанция – это любая единица языка (слово со всеми его значениями, предложения с их смыслами, т.е. то, в чём находит своё отражение мир, что является первоэлементами, кирпичиками языкового здания, между которыми и благодаря которым существуют отношения, системность). Структурализм как методологическое направление чужд марксизму и насаждение его в советском языкознании неприемлемо.» …Мы не должны забывать о необходимости дальнейшего изучения самой языковой материи, отдельных элементов, из которых состоит язык» [Филин 1982:85].

Филин считает главным, ведущим: «субстанция ведёт за собой отношения», которые рождают определённый смысл. Откуда первоначально появился этот «смысл»? Да всё из той же структуры, ибо бесструктурных слов не бывает. Значит, мы вывели значение слова из его статистической способности чаще всего употребляться в данной структуре, ибо все слова произвольны, условны, не наделены заранее определённым смыслом, который и получает слово из окружающей семантико-грамматической структуры. Затем мы говорим: вот этот смысл слова, а не структура предложения, и есть главное, ведущее! Мы прежде «отношения», выдав их за главное, вложили их в понятия «субстанции», а потом и говорим от имени этой «субстанции»: субстанция ведёт за собой отношения. Такова истинная логика рассуждений о первичности субстанции или отношений, не усвоенная марксистскими лингвистами, а заменена лингвистическим «идеологизмом» о том, что язык (т.е. знаки) отражает действительность в силу его неразрывной связи с этой действительностью.