Вы не найдете этой сцены в исторических источниках.

Мне вдруг подумалось, что Цюй Юань не случайно выбрал для смерти воды реки Ло: возможно, у него были на то свои причины, о которых нам пока неизвестно. Земли лосцев послужили своего рода зеркалом, в котором он увидел всю абсурдность калейдоскопа из процветания и упадка, объединения и нового распада. Земли лосцев стали сильнодействующим снадобьем, которое исторгло из него подобающую придворному сдержанность. Холодный плеск волн плетью стегал его память, выбивая признания в обиде на царство Чу, в преданности царству Чу, в том, как высоко он ценил себя все это время, как упорно отстаивал свою честь. Он не впервые попадал в опалу, он умел справляться с лишениями и обладал достаточно крепким духом, чтобы выдержать новые испытания. Он много дней странствовал по землям южаков, успел привыкнуть к голоду, холоду и всем тяготам долгого пути. И в конце концов исчез, оставив позади лишь пустынный берег реки Ло, – наверняка Цюй Юань пережил сильнейшее душевное потрясение, если его так испугала жизнь, что раскинулась за пределами жизни, если его повергла в такое неодолимое смятение история, что раскинулась за пределами истории, если он не увидел иного выхода, кроме как шагнуть в пустоту.

Где еще он мог обрести столь пронзительное и беспощадное отрезвление?

Где еще он мог осознать суть трезвости, которой так дорожил?

Это всего лишь догадки.

В земли лосцев Цюй Юань пришел босым и растрепанным, облаченным в платье из цветов и трав, он пил росу и вкушал хризантемы, взывал к бурям и ветрам, беседовал с солнцем и луной, спал в одной постели с птицами и сверчками – скорее всего, к тому времени он уже повредился рассудком. Он протрезвел (как понимал это слово сам, как понимают его составители «Толкового словаря»), и сделался совершенно тверёзым (как понимают это слово в Мацяо).

Своим прыжком в реку он соединил два противоположных значения иероглифа син: невежество и мудрость, ад и рай, укорененное в материи мгновение и бестелесную вечность.

Едва ли лосцам была понятна беззаветная преданность опального сановника своему государю, но они нашли бывшего врага поверженным и сжалились над ним – с тех пор появилась традиция пятого числа пятого лунного месяца спускать на воду драконовы лодки[32]. Люди бросали в воду цзунцзы, чтобы рыбы глотали рис и не трогали тело Цюй Юаня. Они стучали в гонги и били в барабаны, чтобы разбудить поэта, уснувшего на дне реки. Они кричали до хрипоты, призывая его душу, на их шеях вздувались жилы, глаза лезли из орбит, голоса срывались, по спинам струился пот. Их зов долетал до самого неба, заглушая вековечную вражду к чусцам, только ради того, чтобы спасти одного незнакомого поэта.

Первое упоминание об этом обычае встречается в трактате «Описания годового календаря празднеств и обрядов в Цзинчу», составленном лянским Цзун Линем[33]. В более ранних источниках нет никаких упоминаний о связи Праздника начала лета с почитанием памяти Цюй Юаня. На самом деле в южных землях еще в глубокой древности была распространена традиция сплавляться по реке на драконовых лодках, чтобы принести жертву духам, и никакого отношения к Цюй Юаню эта традиция не имела. Очень может быть, что два сюжета соединились в один не без помощи книжников – они создали этот исторический вымысел и ради Цюй Юаня, и ради себя самих. Каждый год Праздник начала лета отмечается со всё большим размахом, суля ученым мученикам наградой вечную славу, даруя им надежду и утешение.

Цюй Юань не дожил до своей славы, и не всякому Цюй Юаню суждено до нее дожить. Напротив, употребление мацяоского слова «тверёзый» открывает нам иной взгляд на ту же самую смерть, показывает, с какой неприязнью предки местных жителей смотрели на чужую культуру, на политику сильного соседа, скрывает в себе противоположный взгляд на известные нам события, столь свойственный побежденным. «Тверёзый» в значении «глупый» или «бестолковый», словно окаменелость, свидетельствует об особом историческом и мыслительном пути, которому все это время следовали лосцы.