– Договорились.

От холода меня уже бьёт крупной дрожью, и набирать цифры замёрзшими пальцами непросто. Медленно возвращаюсь к машине, печатая на ходу, попутно стараясь не подвернуть ногу на неровной земле.

Наконец-то бухнувшись на прогретое сиденье, выговариваю, всё ещё продолжая стучать зубами:

– Скоро переведёт аванс.

Шмель и Паук довольно переглядываются, а Каракурт благодарно склоняет голову.

Однако мы продолжаем стоять. Изредка мимо проносятся автомобили. Некоторые – назад к Бергену, другие – вперёд, куда и я хотела бы направиться как можно скорее, но мы стоим. Все молчат. Каракурт задумчиво смотрит вперёд, левой рукой поглаживает подбородок, а правой – барабанит по рулю.

– Может… – нерешительно подаю голос. – Всё же поедем? Он заплатит, просто нужно время, но мы можем хотя бы подъехать ближе.

Мужчины переглядываются, затем Каракурт переключает передачу, втапливает газ, и мы продолжаем путь. Слава богам!

И мы не только движемся вперёд, но наёмники также обмениваются короткими репликами, обсуждая план действий, – то есть он становится всё более реальным. Насколько я понимаю, Каракурт в дом не пойдёт, останется следить с крыши за окрестностями. Шмель с Пауком водят пальцами по распечатанным схемам, полученным от отца. Говорит в основном Шмель, и я беспокойно прислушиваюсь. Понимаю мало: что подвальное помещение изолировано и ему не нравятся толстые стены, усиленные арматурой, а мне не нравится его скептический тон. Но они же смогут что-нибудь сделать? От желания задать этот вопрос аж ёрзаю, но терплю. Нельзя отвлекать специалистов глупыми вопросами. На меня они внимания не обращают, ничего не говорят, никаких инструкций. Рассчитывают, что я всё же испугаюсь и останусь в машине? С другой стороны, сейчас это выглядит неплохим вариантом: там наверняка будут настоящие охранники с настоящим оружием, а я ничего не умею. Вот только зачем тогда я оплатила поход с ними? Тупая Лета. Нет, придётся идти.

Но пока что я смотрю в окно и слушаю их разговор. И вдруг ловлю себя на том, что с нетерпением жду каждую из немногочисленных реплик Паука. Прислушиваюсь, теперь уже сознательно. Негромкий голос, да, приятный, но ничего особенного. Речь грамотная, обычная… Но тут мой слух цепляется за очередную «а». Не может быть. От удивления даже поворачиваюсь к заднему сиденью – дорога прямая, пустынная, и зверская манера вождения Каракурта не так чувствуется, – вперяю внимательный взгляд в лицо Паука, слежу за губами. Вот, тянет ещё одну «а», слегка, но всё же. А я не заметила этого раньше по одной простой причине – я слишком привыкла к подобному произношению.

Заметив, что я таращусь на него, Паук смотрит вопросительно, и я неожиданно даже для себя выдаю:

– Хэй, паарень, даавно с Района?

Он недоверчиво поднимает брови, а через секунду Шмель бухает смехом:

– Ха, да эта дочка судьи не так проста! А, Паук?

Тот отворачивает лицо к окну – то ли смущённо, то ли раздосадованно, – но Шмель не успокаивается.

– «Паарень», а? – он пародийно растягивает «а» и тычет Паука кулаком в бедро. – Смотри, захомутает тебя, будешь жить в доме у судьи. Придётся этикет учить, книжки читать…

Паук бросает на меня косой взгляд, на этот раз со смешинкой в глазах, и тянет – теперь уже с отменно неразборчивым речным произношением:

– А то ты не вишь, што энтой даамочке уж есть, с кем по ночам энтикет учить? Я-то паарень крутой, тока поперёк ейнова робаата не попру.

Я, не сдержавшись, расплываюсь в счастливой улыбке: накопившееся напряжение готово воспользоваться любым поводом для разрядки. Шмель ржёт. Даже Каракурт улыбается, и атмосфера в машине сразу становится легче.