Я накрыла её ладонь своей. Она не отдёрнула руку. Но и не сжала в ответ. Я хотела сказать ей, что всё будет хорошо. Но не смогла. Потому что знала – не будет.

Я не помню, как закончился этот день. Но помню, что не спала той ночью. Я лежала, уткнувшись в подушку, и думала только об одном. Если однажды на её месте окажусь я… Никто даже не встанет из-за стола.

В двенадцать лет я случайно подслушала разговор братьев. Я не собиралась подслушивать. Просто шла по коридору, несла кувшин с водой, когда услышала своё имя. Остановилась. Замерла за дверью. И услышала то, что никогда не должна была услышать.

– Скоро можно будет отдать её замуж.

– Главное, чтобы не позорила семью.

Я почувствовала, как похолодели пальцы. Кувшин дрогнул в руках. Я сжала его крепче, боясь, что уроню и выдам себя. Они говорили обо мне. Но как о вещи. Как о чём-то, что можно передать из рук в руки. Как будто я не человек. Как будто у меня нет ни чувств, ни мнения. Я хотела сказать, что я здесь, что я живая, что я слышу их. Но не смогла. Просто стояла в тени и слушала дальше.

– Надо подыскать ей хорошего жениха.

– Кто захочет такую? Упрямая.

– Вот именно. Надо найти того, кто умеет ставить баб на место.

– Отец решит. Он знает, кому её отдать.

Они говорили спокойно. Как будто обсуждали покупку скота. Как будто решали, кто купит старую корову или выберет лучшего барана. Только на этот раз я была этим бараном. Мне стало по-настоящему страшно. До этого я ещё надеялась, что у меня будет будущее. Что я сама выберу, кем быть, что делать, кого любить. Но в этом доме за меня уже всё решили.

– Может, подождём? Ей только двенадцать.

– Ты дурак? Какой подождём? Пусть привыкает к мысли.

– Ты думаешь, ей есть куда деваться?

– А если сбежит?

Я почувствовала, как перехватило дыхание. Если сбежит. Они даже это обсуждали. Даже это предусмотрели. Они знали, что я могу захотеть уйти. Но не боялись. Потому что были уверены – мне некуда идти. Один из братьев глухо рассмеялся.

– Сбежит? И куда? Её найдут через день.

– И тогда уже мы будем решать, что с ней делать.

В голосе было что-то ледяное. Что-то, от чего мне стало дурно. Я не помню, как оказалась в своей комнате. Не помню, как прошёл остаток дня. Только то, что сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всём доме. В ту ночь я не спала. Лежала в темноте, смотрела в потолок. И впервые в жизни почувствовала, что я в клетке. Что вокруг стены. Что мне никогда не выбраться из этого заточения.

***

В пятнадцать лет я в последний раз сказала “нет”. За это меня заперли в комнате на три дня. Без воды. Без еды. Без надежды.

К тому времени мамы уже не было. Она умерла, когда мне было тринадцать. Я помню тот день, но не её похороны. Меня не пустили.

– Девкам незачем смотреть на смерть.

Я не плакала. Не потому что не хотела. Потому что не могла. Я просто стояла у окна, смотрела на улицу и ждала, когда она вернётся. Но она не вернулась.

После её смерти многое изменилось. До этого меня хотели выдать замуж. Я случайно подслушала разговор братьев. Они решали мою судьбу. Но теперь разговоры прекратились. Потому что им был нужен кто-то, кто будет убирать, готовить, стирать. Мать больше не могла этого делать. Значит, теперь это моя обязанность.

Я вставала раньше всех. Топила печь. Разводила тесто для лепёшек. Подавала им воду, пока они ели. Стирала одежду. Чистила ковры. А ночью, когда всё было сделано, просто падала на жёсткий матрас, чувствуя, как тело ломит от усталости. И так каждый день. Но я терпела. До того дня. До того, как в последний раз сказала “нет”.

– Почисти мои сапоги.