***
Мне было десять, когда отец впервые избил мать. Не просто накричал. Не просто толкнул. Он бил её. Бил так, что у меня до сих пор перед глазами стоит этот ужас.
Я сидела в углу кухни, играя с куклой. Маленькой, пластмассовой, с запутавшимися волосами. Других у меня не было. Эту я нашла пару месяцев назад в мусоре за домом. Братья смеялись, говорили, что игрушки для дураков, но я всё равно брала её с собой, когда могла. Сегодня можно. Сегодня я ждала, пока отец и братья поедят. Потому что мы с мамой ели после них. Так было всегда. Мы ждали. Даже если были голодны. Даже если ужин остывал и уже не был вкусным. Они должны были насытиться первыми.
Я сидела, тихо шевеля губами, будто разговаривая с куклой. Старалась не шуметь, не привлекать внимания. Но когда раздался звук удара, я всё равно вздрогнула.
Отец сплюнул чай на пол. Я увидела тёмное пятно на ковре. Мама стояла рядом с чайником. Руки сжаты в кулаки. Пальцы дрожали. Она поняла, что случилось. Я нет. Ещё нет.
– Что это за дрянь?! Голос отца был спокойным. Я уже знала, что это самое страшное – когда он не кричит, а говорит тихо.
Мама замерла. – Чай…
– Ты считаешь меня идиотом?!
Она взялась за край стола, словно это могло её спасти. Но это было бесполезно. Она уже была виновата.
– Я… я, наверное, перепутала сахар с солью…
Секунду всё было тихо. Я почувствовала напряжение, как будто в воздухе застыло что-то страшное. Братья переглянулись. Один хмыкнул, другой скрыл улыбку за ладонью. А отец молниеносно поднялся.
Я даже не успела моргнуть. Глухой удар разорвал тишину. Мама отшатнулась назад.
– Ты тупая?!
Она схватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. – Простите… Я… я сейчас сделаю новый…
Отец снова ударил. Я замерла. Мама пошатнулась. Я видела, как она падает. Она упала на колени, выронив из рук полотенце.
– Ты хочешь, чтобы я пил грязь, а не чай?!
Я смотрела, не дыша. Я сжала куклу в ладонях, так сильно, что ногти впились в пластик. Я боялась пошевелиться. Но ещё больше боялась, что мама заплачет. Потому что если она заплачет – он ударит сильнее.
Я не помню, как оказалась под столом. Но сидела там, сжавшись в комок. Сердце билось в ушах, дыхание сбивалось от страха. Я не могла даже вздохнуть.
В доме никто не вмешался. Братья не отвели глаз. Один из них спокойно жевал хлеб. Другой перелистывал телефон, не отрываясь от экрана. Будто это был не побои, а обычный семейный вечер.
Мама не кричала. Она только закрыла голову руками. Она уже знала, что это бесполезно. Она не пыталась защититься. Просто ждала, когда он устанет.
Я смотрела на неё и впервые поняла, что женщинам здесь не помогают.
Отец вышел из комнаты, словно ничего не случилось. Вернулся через минуту. Взял кусок хлеба. Сел за стол. Посмотрел на мать, которая всё ещё лежала у его ног.
– Сделай новый чай.
Мы не ели в тот вечер. Когда они встали из-за стола, ничего не осталось. Ни крошки хлеба. Ни глотка чая. Только грязные тарелки, небрежно оставленные на скатерти, и запах еды, который был хуже, чем голод.
Я не спросила у мамы, хочет ли она есть. Я и так знала ответ. Она сидела на полу, не двигаясь. Её руки дрожали. Лицо было бледным, на щеке расползался след от удара. Я видела, что она слишком слаба, чтобы подняться. И не только из-за боли. Её сломали. Не этим вечером. Не этим ударом. Гораздо раньше.
Я просто села рядом. Поджала ноги к груди. Прислонилась плечом к её плечу. Она не посмотрела на меня. Просто глухо выдохнула.
В комнате было тихо. Они ушли, оставив нас в темноте. Только тихий стук часов и гул за окном. Я слышала, как мать медленно дышит, пытаясь пересилить боль. И я поняла – она не плачет. Не потому что не хочет. Потому что не может.