А потом начался кошмарный шум. Соседи прибежали, но уже было поздно. Воду таскали ведрами, но она не спасала, только шипела на раскалённой древесине. Пламя поглотило дом полностью. Я искал их глазами. Я не хотел верить. Но когда огонь потух, когда кровля рухнула, превращаясь в горстку золы, мне стало ясно… Они не выбрались.

Я не заплакал. Я не мог. Я только смотрел, как место, где я жил, смеялся, играл с братьями, превращается в груду пепла. Я не мог пошевелиться. Мне казалось, если я вздохну, если издам хоть звук, меня тоже разнесёт по ветру, как золу.

Рашид стоял рядом. Я чувствовал, как он напрягся. Как сжал челюсти, сдерживая себя. Как его руки дрожали, но он не позволял себе сломаться. Тогда я понял – он теперь вместо отца. Но это не значит, что ему не больно.

Потом были похороны. Чёрные платки. Люди, говорящие тихо, с сочувствием. Руки, которые жали плечи, слова, которые ничего не значили. Я не слушал их. Я просто стоял, вцепившись в руку Рашида, и смотрел, как их тела исчезают в земле. Как будто их никогда не было.

После похорон дядя сказал, что заберёт нас к себе.

– Вы дети. Вам нужен дом.

Рашид смотрел на него холодно. Я видел, как его плечи напряглись, как он сжал кулаки.

– Они останутся со мной.

Дядя не ожидал такого ответа.

– Ты молодой. Тебе двадцать три. У тебя нет ни работы, ни денег, ни дома.

– Будет.

Его голос не дрогнул. Он стоял прямо, будто его невидимой силой держала эта решимость.

– Я сам позабочусь о братьях.

Дядя попытался возразить, но его слова ничего не значили. Рашид уже решил.

Мы остались на пепелище. Жить нам было негде. Но рядом с домом была пристройка, старый сарай, где когда-то держали инструменты и сено. Мы перенесли туда, что могли спасти из-под завалов.

Соседи пришли на помощь. Кто-то принёс доски, кто-то матрасы, кто-то еду. Женщины укутывали нас в одеяла, мужчины застеклили окна, кто-то привёз нам печь. За несколько дней сарай превратился в комнату, где можно было жить. Пусть не с комфортом, пусть без уюта, но вместе.

Но мы знали, что это временно. Сарая было мало. Мы хотели свой дом. Такой, как был раньше. Нет. Лучше.

Рашид сказал:

– Будем строить сами.

Джалил разложил бумаги, начертил план. Алим замерил землю, начал готовить площадку под фундамент. Я бегал по соседям, узнавал, где можно достать материалы подешевле. Мы делали всё сами. Ложили кирпичи, смешивали раствор, возводили стены. Рашид тратил все силы на стройке. Алим следил за деталями. Джалил подсчитывал расходы. Я таскал всё, что только мог поднять.

Мы засыпали на стройке, не успев дойти до сарая. Но не сдавались. И когда дом наконец встал, когда мы зашли внутрь, Рашид сказал:

– Это не просто дом. Это наша крепость.

И я поверил ему. Потому что если нам удалось выжить после этого… Нам удастся всё.

Когда родители умерли, у нас не было ничего. Мы не просто потеряли дом – мы потеряли всё, что было нашей защитой. Я тогда не понимал, как тяжело было Рашиду. Мне казалось, что всё как-то само наладится. Что дядя поможет, что соседи поддержат. Но жизнь не была такой простой. Никто не собирался вытаскивать нас. Никто не собирался давать нам лёгкий путь. Мы остались одни, без дома, без родителей, без плана на будущее. У нас была только земля, сгоревший пепелище, которое когда-то называлось домом, и брат, который взял на себя ответственность за всех. Мы начали с нуля.

Ферму мы поднимали своими руками, без чьей-либо помощи. Первое время мы спали в старом сарае, ели то, что могли вырастить, и работали без остановки. Вставали с рассветом, ложились за полночь, потому что другого выхода не было. Мы пахали, чтобы просто выжить. Тогда никто из нас не думал о будущем, мы просто делали всё, что могли, чтобы дожить до следующего дня.