Тарраки тихо кивнул, соглашаясь с замечанием Найяту. Немного выждав, он продолжил:

– Брат мой наверняка слышал про соглашение беловолосых людей с ледяных земель и ниитов? Два народа, воюющих долгие сезоны, решили положить конец раздирающим их распрям.

Найяту кивнул.

– Но этот союз не тот, чем кажется. Вместо радости он принесет горе. Жизнь уступит место смерти. Этим соглашением они лишь подольют масла в огонь, и наш народ окажется между ледяными мечами беловолосых и стреляющими смертью палками ниитов.

– Ружье, – поправил его Найяту. – Это называется ружьем.

– Мне все равно, как называется эта палка. Я лишь знаю, что в нее они вливают священный икками из наших деревьев, чтобы она могла сеять смерть. Это неуважение по отношению к нашей вере и богине.

– Откуда тебе известно про союз беловолосых с ниитами? – спросил Найяту, пропустив мимо ушей возмущение брата.

Тарраки подсел ближе, и теперь их взгляды встретились друг с другом. Черные глаза смотрели на него со всей серьезностью.

– Среди моего племени есть мудрец, чье имя Манистокос. Потеряв родителей в раннем возрасте, он принял решение уйти скитаться по Ксахко, в надежде найти свое предназначение на этой земле. Долгие сезоны он бродил среди лесов, рек, полей и наблюдал, как четверо детей Иккси сменяли друг друга множество раз. Время шло, тело его старело, одиночество сковывало и отягощало каждый его последующий шаг сильнее любой непогоды. Желание сдаться и прожить хотя бы остаток жизни как простой аак’си обольщало его каждый день, но он не сдавался. И вот однажды, глубокой ночью, когда он был на волосок от смерти, к нему явилась великая мать Иккси. Богиня плакала, увидев его изможденное тело, и была восхищена его упорством. Она смахнула одну из своих слезинок на его лицо, наделив даром предвидения. После этого Манистокос понял, ради чего скитался все эти долгие сезоны. Это видение и было его предназначением. Он явился к западным племенами и стал предсказывать, что произойдет в ближайшем будущем, и всегда оказывался прав. Сначала это были обыкновенные предсказания, вроде будет ли хорош урожай в этом году или родится у той или иной семьи девочка или мальчик. Но потом он увидел… – Тарраки осекся, не решаясь произнести дальнейшие слова, но все же, собравшись с духом, произнес: – Воплощенную смерть, что придет, если беловолосые и нииты заключат мир.

Найяту не мог подобрать слов в ответ на сказанное братом. Ему хотелось ударить его.

– И ты считаешь, что я должен поверить в это, Тарраки? Поверить некому безумцу, сумевшему смотреть в будущее?

– Это не ложь, брат. Я говорю тебе это от всего сердца. Скоро в эти земли придет смерть, и я хочу, чтобы ты и твоя семья были от нее подальше!

– Прощай, брат, – сказал Найяту, поднимаясь.

– Найяту, постой! Ты сбился с пути, брат! Аак’си не должны пресмыкаться перед чужим народом! Твое племя неправильно понимает учение матери!

– Это ты сбился с пути. Топчешься на одном месте, в то время как я пытаюсь идти вперед. А теперь прощай. Не приходи сюда больше. – Он насильно повернулся к нему и добавил: – Никогда.

От этих слов Тарраки дернулся и вскочил с места.

– Ты до сих пор зол на меня из-за родителей, да? По-прежнему считаешь, что они ушли в Земли Вечного Покоя по моей вине?

Кулаки Найяту сжались, и он был уверен, что если брат скажет еще хотя бы словечко, то он действительно набросится на него. Но ему так не хотелось омрачать этот замечательный и святой день.

– Прощай, Тарраки.

Брат еще долго кричал ему что-то вслед, но Найяту его не слушал.

В чуме Йоргена было просторнее, нежели в остальных. При желании здесь могло бы уместиться человек тридцать, если не больше. От запаха жарящегося медвежьего мяса у него потекли слюнки, как только он вместе со стариком зашел внутрь.