Картина сцены была таковой, что он видел себя подле старого, полуразрушенного дома: вокруг всё заворотило огнём и дымом. Сам он был одет в тёмно-зелёный, потрёпанный временем комбинезон; чёрный дым полыхающих домов, подымаясь вверх, затмевал собой всё небо, отовсюду доносились человеческие вопли, сменяясь взрывами гранат и свистом пуль. Всё было погружено в хаос, бесчинства боли и страха.

Но вдруг всё исчезло, и вся картина вокруг быстро пролетела перед глазами, будто кто-то нарочно промотал течение событий. И вот он уже очутился рядом с трупом какой-то девушки. На ней была оборвана одежда, обнажая её розовато-бледную плоть, а лицо было прекрасным, но бесстрастным, и вся покрыта царапинами боевого осколка, из которых обильно струилась багровая кровь, смотрела она тусклым взором куда-то вдаль.

Дыхание Али стало отрывистым, и он начал съёживаться на кровати, будто его начала одолевать жгучая спазма, а разум всё глубже засасывало в эту чёрную пучину. И вдруг в этой жуткой до боли картине, неподалёку от себя он увидел человека, который смотрел на всё происходящее спокойным и непринуждённым видом. Придерживая от ветра одной рукой серую шляпу, а другой упираясь на чёрный зонт, он вытянул на своём лице ухмылку, которая была неподвластна времени, ибо она была такой же живой, как тогда, во время их первой встречи. Затем наступила тишина, закутанная в вуаль непостижимого мрака, а после, спустя некоторое время, сквозь пелену этого глухого мрака стала доноситься мелодия, которую исполнял этот человек при помощи свиста. Музыка была по-своему интересна и даже завораживающей для слуха, но от неё дурнело на душе; холодело на сердце. Что-то мистическое было в её нотах, что- то умопомрачительно-завлекающее, но вместе с тем – до дрожи сизое, страшное. И после непродолжительного исполнения человек в сером взял паузу и с ледяным лицом, вперив столь же ледяной взгляд на Али, произнёс:

– Рыжий лис тебя обманет.

Завлечёт, приведёт ко мне.

Белый волк зубы оскалит.

У бездны, в хвойной тишине.

И лишь орёл, что в небе кружит.

Вонзая взор на скалы, утёс.

Ему доверия, о сын Адама.

И спасение к тебе придёт.

Уловив ритм и синхронность этого стиха, Али мигом сострил, что это слова той мелодии, которую ему минуту назад напевал этот человек.

Вновь меж ними возникла пауза, в которой снова откуда- то издалека стали доноситься вопли, взрывы и свист пуль. Всё постепенно вновь заволоклось дымом и пылью, и человек в сером стал постепенно исчезать в сумерках грустного бытия, сливаясь в его серых тонах. И вот когда его силуэт в конец стал испаряться, до Али донеслись его последние, напутствующие слова:

– Не забудь об этом, когда проснёшься, ибо это начало…

Глубокая ночь дико теребила мысли дремавшего, и в порыве ментального страха Али открыл глаза и вскочил с постели. Дыханье его отяжелело: по всему телу струился холодный пот, волосы были всклокочены, а руки тряслись как у паралитика. Став с кровати, он накинул на себя рубашку и вышел из комнаты. В спешке спустившись по лестнице, он вошёл в кухню и налил себе стакан воды. Он пил её так жадно, будто пекло от этого адского сна осушило ему всё горло.

После, присев на табурет, он поставил перед собой стакан и, придерживая его обеими руками, попытался вспомнить каждую деталь, каждую картину увиденного сна, будто собирая мозаику у себя в голове. Юный художник терялся в кромешной тьме загадок. Но одно ему было ясно как день – он находился в эпицентре каких-то боевых действий. Однако что там делал этот человек в сером? И что означают его слова? Эта мелодия?