Гоголем глянул.
В порыве
Скопившихся чувств
Лёва себя
Крестом осенил:
«Владыка небесный!
Верю нешибко
В добрую
Волю твою,
Но сегодня,
В час
Про клятых снов,
К тебе
Я главу
Свою подымаю.
И губы,
От ветра
Ссушённые, молят
О помощи
Ангелов горных!
Увидел я
Адское зрелище:
Зубы железные
Погрязли в
Багровом соку!
А они
Меня угостить
Всё хотели
Бифштексом из
Малых детей!
Не знаю,
Насколько реально
Мною увиденное,
Но защиту
Прошу тебя
Всё же
Мне дать!
Ты, наверное,
Боже бессмертный,
Брови свои
Удивлённо скруглил –
Почему так
Безбожник, почти
Атеист, стоит
Куликом завывает?
Мне страшно!
В годину
Кошмарных сомнений
Грешные люди
Всё чаще
Тебя вспоминают,
А вообще
На тебя
Ежегодно плюют.
И я
К таковым
Себя отношу.
Но город
На Волге,
Ити́льской[12] земли
Обширны гектары,
Пугают меня.
Я ощущаю
Сокрытое зло,
Мистический страх
Неизвестности… Отнюдь
Не по
Прихоти здесь
Я. Только
По долгу
Сыновьему прибыл.
Но угроза
В этих
Застенках под
Небом свинцовым
Меня беспокоит.
Дланью своей
Отгони нечестивых
Во имя
Отца, Сына
И Духа
Свята́го. Аминь!»
Помолился Доронин.
Вроде утихли
Бужённые нервами
Страхи, сомнения
В адекватности,
Попутно реальности.
Но всё
Просто так
Не исчезнет –
Осадок останется,
Какая-то взвесь
Неприятного, бурого,
Мёртвого цвета…
Забудь ржавчину!
Забудь трупы
На пире!
Есть только
Ты и
Город поволжский.
Ни больше,
Ни меньше.
Не множь
Сущностей стаи –
О́ккама бритву[13]
Из пиджака
Ты достань!
Лёва пошарил
В кармане,
Порезался – есть!
Жгучая сталь,
Острые зубы,
Слитые, словно
В одно.
Пальцы схватили,
На свет
Белый явили
Бритвы станок.
Трепещи, сновидение!
Тебе никогда
Не бывать!
Наивен герой…
Забываешь, однако,
Службу мето́ды:
Только когда
Уверенность есть
В положениях,
То можно
Лишнее сре́зать.
Чутка помахав,
Пошёл себе
Дальше наш
Милый Доронин.
Как странно
Не видеть
Людские штаны
И рубахи!
Адрес мне
Следует вспомнить,
Где жили
Мать с
Нелюбимым отцом.
Улица Кирова?
Улица Жукова?
На самой
Окраине был
Этот дом.
Ничего, пешком
Я дойду
До гнезда.
И, вздыхая,
Путь продолжает
Наш Лев.
Вы уже
Знаете, что
Лёвино детство
Именно здесь
И прошло.
И корабли
Вспоминались ему.
Может, ещё-то
Что интересное
Возникнет из
Лет тридесятых?
Весёлые игры
Малых детей –
Салочки, прятки,
Чехарда, вышибалы –
Были любимы
Маленьким Лёвой.
Как он
Пострельно носился
От дома
До школы…
Подождите, смотрите:
Старое здание!
До сих
Пор оно
Занято школой.
Вот малышня
С рюкзачками
На спинах
С уроков
Спешит, хохоча,
Друг дружку
Стебая незлобно.
Девчонки же
Дуются на
Хулиганов, издёргавших
Рыбьи хвосты.
Но после
Забудут обиды –
Зацокают туфли
По плашкам
Асфальта, мелом
Расписанных цифрами
В клеточках.
Кто-то удачно
Скачет по
Ним, кто-то
Не очень,
Но нет
В игре
Поражений – ничто
Не поставлено
На кон,
Только ловкость
Здесь ценится,
За неё
Тебя уважают.
Или скакалка –
В задоре
Прыжки, для
Девочек нет
Прекрасней забавы.
Как раньше
Она была
Популярной, так
И сейчас.
И там,
За забором,
Детвора развлекалась,
А Доронин
С вниманьем
Смотрел на
Радостно-шумный тот
Рой беспокойный.
На переменах-то
Юные люди
Взаправду живы
И естественны!
Но когда
Раздаётся звонок
На уроки,
То увядает
Позитивный настрой.
Нерадивый учитель
Или учителка,
Блюдя методички,
Под нос
Себе тихо
Бубнит информацию,
Какая бы
В будущем
Пригодиться могла,
Если б
Не падала
Камнем потёртым
В колодец
Без дна.
Ирландец один,
Целованный музой,
Любил говорить:
Образование – розжиг
Огненной бури,
А не
Водой заполненье
Жестяного ведра,
Как принято
В школах[14].
Хоть вчера
Было так,
Хоть сегодня –
Так дальше
И прёт
Паровоз грамотейства:
Старая тётка,
Синий чулок,
С грозным,
Невидящим взглядом
Шугает детей,
Они ж
Всё трясутся
За партой
В предвестие
Взрыва. Красная
Ручка её
В дневниках
Оценки черкает:
То два,
То пятёрка,
То кол
С замечаньем…
И кто-то
Был рад,
Кто-то плакал,
Кому-то и
Вовсе чихать.
Дисциплина вводилась,
Как правило,