Если бы они не жили на окраине города, вблизи железнодорожной станции, их бы не будили по ночам писклявые гудки маневровых тепловозов, не укачивали бы в кроватях тяжёлые, сотрясающие землю составы. Если бы… Они бы не разбирались тогда, в каких вагонах возят колбасу, а в каких – конфеты или апельсины. Они бы не знали тогда, как проникать внутрь рефрижератора, не трогая дверных запоров, как убежать по крышам вагонов от охранников. Если бы…

Нет, они ни у кого не воровали. Просто брали добычу. Ведь берут свою «долю» путевые рабочие, грузчики. В вагонах так всего много и вагонов таких полным-полно. Как будто ничьё, общее.

Добыча была разнообразная, но, когда набивали оскомину апельсины, они жёлтыми мячиками летели в стену сарая, колбасой и ветчиной кормили дворовых собак. От груды высыпанных на парту дорогих конфет шалели одноклассники. В карманах шуршали деньги.

Бизнес придумал Валерка Агафонов: на рынке, мол, килограмм чеснока стоит полсотни рублей, а в мешке – тридцать килограммов, из вагона за пять минут можно выкинуть десять мешков. Сумма?

Зверь азартно потёр руки. Шурик хлопнул Агафона по плечу и похвалил:

– Голова!

Костик подумал и спросил:

– А кто будет продавать?

– А никто. В смысле – не мы сами. Отдадим торгашам на два червонца дешевше – оторвут с руками.

Шурик вторично хлопнул Агафонова по плечу, но Серёга тут заявил, что это плохо пахнет и, вообще, уже не приключения – а явная кража получается. Ребята в смущении задумались, и подумав, Костик и Серёга отказались от «бизнеса».

Прошло несколько дней, и Зверь с Шуриком выложили, улыбаясь, перед всей компанией пачку денег. Агафон в бизнесе не участвовал, потому что отлёживался пару дней избитый отцом-забулдыгой. Шурик ладонью взъерошил пачку, развернул веером, назвал цифру – полторы тысячи.

– Ого! – одновременно выдохнули Костик с Серёгой.

Деньги Зверь и Шурик разделили на всех. С тех пор особенно желанными стали вагоны с чесноком. Про арбузы вспоминали, как про детские шалости. Решили ещё продавать и добытые яйца, стерев одеколоном фабричную маркировку на скорлупе.

От лёгких денег и лихой удачи кружилась голова, путались понятия: что такое хорошо и что такое – плохо. Деньги, которые они брали за вечер, их отцы зарабатывали за месяц, а такой как у Агафона – так и за всю свою жизнь. Ровесники, одноклассники выглядели простачками, отставшими в умственном развитии, а они сами – героями, не боящимися риска, любителями приключений.

Плохо, что деньгами приходилось пользоваться с оглядкой, чтобы не вызывать лишних вопросов. У Серёги отец как-то нашёл в карманах двести рублей и сразу начал орать, что выдернет ноги. Серёга еле отболтался, будто это классные деньги на турпоездку. Более свободный от контроля, Шурик швырялся деньгами направо и налево, являлся на танцы в фирменном джинсовом костюме, купленном у фарцы, и полусапожках с латунными носками. Девчонки, подходящие ему по росту, пищали от восторга и липли к нему, как мухи на варенье.

Но деньги обладали каким-то странным свойством – даже при подпольном существовании они разлетались, неизвестно куда. Раньше о них не думали, а теперь их не хватало. Приключения ушли на второй план. На первом месте оказались деньги. Но никто про это не говорил вслух. Каждый думал об этом, но молчал.

– Поздно, – подосадовал Зверь. – Поздно мы хватились. Я давно замечал, что за нами следят. Оборзели чересчур. Жадность фраера сгубила. Присосались – не оторвёшь…

Ещё жгучей становилась досада оттого, что винить и проклинать, кроме самих себя, было некого. Ругали ментов, изощряясь в красноречии. Риходя с занятий, первым делом бежали к почтовым ящикам, боясь наткнуться на бланк повестки. От вида зашедшего во двор незнакомца чувствовали, как ёкало сердце и, в самом деле, быстро падало в пятки.