Колька в сотый раз выглянул в окно – нет, не видать ни кассирши, ни даже проклятущей этой комиссии.

Быстрей бы уж заявилась эта комиссия, а то Ваню жалко – он за весь коллектив переживает. Директор училища Семен Ильич Казанцев, замполит Егоров Петр Ионович, комендант общаги, она же завхоз, Асеева Раиса Александровна – бывалые люди и по этой причине перед лицом любого начальства сохраняют полное спокойствие.

А Ваня Белов по молодости и неопытности страдает болезненной ответственностью. Сам переживает до потери сна и аппетита и Кольке дышать не дает. Сейчас тихо, потому что он куда-то ускакал – может, на поиски красной дорожки под ножки высоким гостям. А как вернется, то обязательно занудит, елозя по ушам:

– Лично вас прошу, Николай Игоревич, чтобы все, то есть прямо все… слышите?

– Слышу.

– …было в полном порядочке!

– Иван Осипович, все и так…

– …а то вот придет товарищ Казанцев, а прямо под ногами ветошь какая-то брошена.

«А то Ильич тряпок не повидал» – думал Колька и отбивался:

– Ветошь не брошена, а положена как раз для того, чтобы при входе копыта вытирали. И вообще, что это за рабочие помещения, где все стерильно? Если чисто, то, стало быть, тут сплошные лентяи, которым нечего делать, кроме уборки.

Огрызаясь, Колька все-таки делал, как просили. Он Ваню Белова уважал, старался не хамить, не желая портить ему никудышные интеллигентские нервы.

А ведь есть куда более важные дела, чем уборочки и показуха! Ведь с набором в этом году полный швах, уродов набилось, что хоть все бросай и беги. Колька с высоты своих прожитых лет и опыта видел, что молодое поколение никуда не годится. Нет, он со временем не стал старым ворчуном, и для подобного утверждения были все законные основания.

Колька с наслаждением распрямился, потянул спину, в порядке производственной гимнастики изобразил вращение корпусом туда-сюда и, заметив на стенке ранее невиданный щит, подошел ознакомиться.

С этой комиссией и так живого места на стенках не осталось, а тут еще вот: «Наш выпуск».

Выпуск… ну да. Каждую эту физиономию новоиспеченных токарей поммастера Пожарский запомнил на всю жизнь, сам лично обтачивал эти «полешки» под слабое подобие людей. Старался изо всех сил, как и весь педсостав, а на выходе получились не более чем буратины, «заготовки» для нормальных специалистов. Удивительно легкомысленные ребятишки. Отъелись за сытые годы, и все им трын-трава – слушают вполуха, смотрят вполглаза, работают на восьмушку, чтобы не вспотеть.

И все-таки выпустили, к тому же большинство уже пристроено, а остальные пусть отдуваются. Однако не успели утереть трудовой пот и перевести дух, как на пороге появилась новая партия «пней», еще похлеще.

Корень зла крылся в детском приемнике-распределителе, он же ДПР, который заселили, наконец, в бывший кинотеатр «Родина». «Дефективных»[1] долго не заселяли, поскольку помещение дышало на ладан, было напрочь убитое, с допотопным отоплением – котел с разводкой самотеком, уборной во дворе, плесенью на кривых стенах, протекающей крышей.

Все это требовало нешуточного ремонта, а денег и людей, насколько можно было судить, выделялось недостаточно.

Наконец, ДПР въехал – как подчеркивал капитан Сорокин – на его седую голову. Хотя на деле напасть свалилась на другие головы: на плешивую Семена Ильича, директора ремесленного, на горячую мастера Вани Белова, на квадратную от забот Кольки Пожарского и так далее.

Для Сорокина же ни гром не грянул, ни небо не упало на землю – в связи с появлением ДПР никаких противоправных завихрений не происходило. Дефективные физически не могли ничего натворить.