Мишель Руни, сидевшая за столом, подняла голову, повернулась к Тиму.

– Ты такой бесшумный, что я лишь почувствовала твой приход.

Он закрыл за собой сетчатую дверь.

– Я понимаю, о чем ты.

– Ночь снаружи затихла вокруг тебя, как затихают джунгли, когда по ним проходит человек.

– Никаких крокодилов я не видел, – ответил Тим и тут же подумал о мужчине, которому передал десять тысяч долларов.

Он сел напротив Мишель за стол из светло-синей пластмассы, всмотрелся в рисунок, над которым она работала.

Из музыкального автомата, расположенного неподалеку бара, доносился приглушенный, но все равно прекрасный голос Мартины Макбрайд[4].

Поскольку рисунок Тим видел перевернутым, он не сразу понял, что это панорама силуэтов деревьев.

– И что из этого выйдет?

– Настольная лампа. Бронзовая, с цветным стеклом.

– Со временем ты станешь знаменитой, Мишель.

– Если бы я так думала, давно бы все бросила.

Он посмотрел на ее левую кисть, лежащую ладонью вверх на столике у холодильника.

– Хочешь кофе? – спросила Мишель, указывая на кофеварку у плиты. – Только что заварила.

– Очень уж черный.

– Да кто в здравом уме хочет спать в такой час?

Он налил себе кружку, вернулся к столу.

Как было и со многими другими стульями, ему показалось, что этот – из набора игрушечной мебели. Для миниатюрной Мишель точно такой же стул был даже великоват, а вот Тим чувствовал себя великаном, играющим на детской кухне.

Впрочем, таким восприятием он был обязан скорее не стульям, а самой Мишель. В ее присутствии он казался себе большим, неуклюжим мальчуганом.

Она затачивала карандаш правой рукой, культей левой прижимая к столу наждачную бумагу.

– Кофейный торт будет готов через десять минут. – Мишель мотнула головой в сторону духовки.

– Пахнет вкусно, но остаться я не могу.

– Только не притворяйся, будто у тебя появилась личная жизнь.

Тень заскользила по столу. Тим вскинул глаза. Желтая бабочка летала под бронзовыми газелями маленькой люстры работы Мишель.

– Залетела в дом, когда я держала дверь открытой, – объяснила Мишель. – Я пыталась ее выгнать, но, похоже, она чувствует себя здесь как дома.

– А почему нет?

Под карандашом на листе бумаги появилась ветвь дерева.

– Как ты смог подняться по ступеням со всем этим? – спросила Мишель.

– С чем этим?

– Уж не знаю, что там тебя гнетет.

Стол цветом напоминал бледное небо, и тень, казалось, скользила под поверхностью, дразня своей загадочностью.

– Какое-то время меня не будет.

– В каком смысле?

– Несколько недель, может, месяц.

– Не поняла.

– Есть одно дело, которым мне придется заняться.

Бабочка нашла шесток и сложила крылья. Тень, напоминающая подрагивающее темное отражение горящей свечи, разом исчезла, словно кто-то задул фитиль.

– Одно дело, – повторила Мишель, и карандаш застыл над бумагой.

Когда его взгляд переместился со стола на лицо женщины, он обнаружил, что она смотрит на него. Одинаково синими глазами.

– Если придет человек с моим описанием, чтобы узнать имя и фамилию, просто скажи, что не знаешь мужчину с такими приметами.

– Какой человек?

– Любой. Кто бы ни пришел. Лайм скажет: «Крупный парень на последнем стуле? Никогда раньше его не видел. Какой-то остряк. Сразу мне не понравился».

– Лайм знает, что все это значит?

Тим пожал плечами. Он сказал Лайму не больше того, что собирался сказать Мишель.

– Не так чтобы много. Дело касается женщины, вот и все.

– Этот человек, который придет в таверну, почему он должен прийти и сюда?

– Может, не придет. Но он, возможно, дотошный. Да и ты можешь оказаться в таверне, когда он заявится туда.

Левый глаз, искусственный, слепой, буравил его взглядом посильнее правого.