– Бога моли, что в полон, – шепчет подруга её Млава, – хоть живы…

Мужчин связали отдельно. Крепко вязали и руки и ноги, так, чтобы только передвигаться могли. Глазами яростно сверкают ордынцы. Только молодых мужчин и мальчиков в пленники отобрали. Жестоки, бьют пленников в кровь, чтобы послушнее были. А тех, что постарше, побили палашами насмерть, кровью залив землю у горящих изб деревни вольных хлебопашцев. Убили и родителей Велиоки, а брата её меньшого Мстислава с другими вместе связали.

Засвистели над головами пленённых кнуты татарские, двинулась процессия горестная в даль неведомую, на чужбину далёкую, в неволю. Стоны и плачь над ней. А татары ни говорить, ни оплакивать свою судьбу не дают, так и ходит плеть по спинам пленников.

Только под вечер очнулся Ратибор, лёжа среди ржи. Почти всё поле огнём выжжено. Запах гари по-над полем с прохладой от реки смешивается. Дышать трудно, грудь, пронзённая копьём татарским, от нестерпимой боли ноет, кровь по всей рубахе запеклась. С трудом поднялся Ратибор на ноги. Осмотрелся – нет никого. Один Пересвет, раскинув руки и ноги, поверженный палашом лежит. Не живым взглядом в небо вечернее на первые звёзды смотрит. Сел Ратибор на землю подле убиенного друга своего. Обхватил голову руками, застонал от боли душевной, что сильнее была, чем боль телесная от раны. Всё вспомнил Ратибор, что нынче на жатве случилось. Как выскочили на конях из леса татары бо́льшим числом, чем хлебопашцы, вдвое. Пожалел Ратибор, что палицу свою и меч на другом краю поля оставил там, где жатву ранним утром начал. Лишь один короткий меч с ним. Выхватил его из ножен кожаных Ратибор, а тут прилетело копьё ордынское прямо в грудь. Сразило богатыря, упал он в колосья золотые и померк свет в очах его. Так и пролежал до самого заката, истекая кровью.

На ослабевших ногах побрёл Ратибор к деревне своей, только и тут нерадостная картина открылась взору его Люди, насмерть побитые лежат, на месте изб одни головёшки. Там, где ранее его изба была, тоже одни уголья, да чуть поодаль очельник Велиоки на земле валяется. Поднял его Ратибор, зарыдал горько. Понял он, что Велиоку и Бажену татары в плен угнали.

«Должно ещё утром это случилось. Вон уголья пеплом подёрнулись, не тлеют вовсе. Знать уж далёко ушли, без коня не догнать. А коней вместе с другой скотиной тоже угнали. К боярину на поклон идти придётся, помощи просить. Только вначале схоронить людей надобно», – решил Ратибор.

Всю ночь Ратибор рыл большую могилу для сельчан, а потом хоронил всех. Принёс и Пересвета с поля. В общей могиле схоронил. Ранним утром, только взошла заря, уставший, побрёл Ратибор в другое селенье к волхву. Встретил его старец седой, живущий на самом краю селенья. На посох опирается одной рукой. На плече филин сидит, перья пёстрые, головой крутит. Дошёл Ратибор до старца и, обессилевши, у ног его упал.

Очи открыл только к вечеру другого дня, заговорил жарко:

– Помоги, Велимудр, дай мне снадобье, чтобы рана скорее затянулась и силы ко мне вернулись. Поеду Велиоку и других наших сельчан из беды выручать.

– Слаб ты ещё, Ратибор, рано тщиться* тебе с татарами силами мериться. Полежать тебе надобно. Сил поднабраться, я тебе целебные настои приготовлю, рану полечу. Нету у тебя сейчас мочи. Что ты сделать сможешь, да ещё один, без подмоги? – говорит ему знахарь.

– Я у боярина помощи просить хочу. Чай не бросит он нас в такой беде, – отвечает ему Ратибор.

– Времени уже много прошло, да покуда от боярина помощи дождёшься, ещё сколь пройдёт. Сможешь ли догнать угнанных в полон? – засомневался волхв.