– Это они стреляли в нас, – прохрипел раненый партизан.

– За что они вас? – спросил Сеня.

– Деньги колчаковские прятали, – слабеющим голосом прошептал раненый. – Берегись!

Арсений увидел, как раненый Буйлов, лежа на спине, оскалившись как волк, целится в него из револьвера.

– Умри, сука! – Сеня всадил в гада еще пару пуль, и тот, вытянувшись во весь рост, затих.

– Ну ты как, выкарабкаешься? Сейчас я тебя перевяжу, – Арсений стал расстегивать полушубок парня.

– Нет, братишка, мне скоро хана, – побелевшими губами произнес раненый. – Они заставили нас закопать золотишко и монеты возле гиляцкого холма, якобы чтобы впоследствии передать командованию красных. Там песчаный грунт, и мы шашками выдолбили яму, а они на обратной дороге нам в спину выстрелили. Я, правда, успел этому холую, его ординарцу, из обреза пулю всадить, да, вишь сильно уязвил он меня, падла. Помираю я. Передай весточку в мою деревню, жена у меня там и дочка, что, мол, здесь Петро сгинул.

Парень, уже шепотом, стал рассказывать о том месте, где они зарыли клад. Через некоторое время он потерял сознание и умер на руках у Арсения.

Вот так, сам того не ожидая, Сеня стал хранителем тайны.

Павших ребят он закидал валежником, а трупы двух душегубов оставил на усмотрение обитателей тайги. Солидную часть золотых монет он нашел в седельной сумке и карманах Буйлова. Хорошенько подумав, Сеня решил скрыть все знаки своего присутствия и тщательно замел лапником следы.

Арсений лишь один раз был возле этого гиляцкого холма, который являлся остатками какого-то древнего городища, но парень имел отменную память и хорошо представлял то место, где зарыт клад. За свою короткую, но полную событиями жизнь молодой партизан одно время увлекался мистической литературой и даже пробовал овладеть гипнозом. Его сильно смутило то, скольких людей уже успел погубить этот чертов клад. Он решил пока не трогать это недоброе золото. Сумму, изъятую у Буйлова, он прикопал неподалеку в заброшенной лисьей норе и направился по месту следования. Передав поручение, он вернулся в свой отряд. Арсений умел держать язык за зубами. Вскоре шум по поводу гибели командира Буйлова и троих его ребят утих, все списали на проклятых хунхузов.

Записка, оставленная партизанами в условном месте для белогвардейской контрразведки, возымела свое действие. К посещению хунхузского логова готовились как белые, так и партизаны. В первых числах китайского Нового года, ночью, в предрассветных сумерках, отряд белых и два десятка казаков-калмыковцев окружили заимку, где всю ночь веселились китайские «лесные братья». Перепившись водки «ханьчжи» и обкурившись опиумом, после утех с девками, краснобородые бандиты крепко спали.

Белые попытались снять часовых, но сделали это неудачно и, в поднявшейся суматохе, защелкали выстрелы. Контрразведчики ворвались в помещение и стали палить во всех, кто шевелился. Хунхузы отчаянно сопротивлялись, отстреливаясь и отбиваясь топорами. Все, кто выпрыгивал из окон, пытаясь скрыться, попадали под шашки лютых калмыковцев. Отчаявшись или находясь в наркотическом полубреду, кто-то из хунхузов кинул в белых гранату. Взрывом разворотило печь и начался пожар. Люди выскакивали из горящего дома под пули контрразведчиков. Когда, охваченный огнем, дом уже пылал как факел, в живых остались пять разбойников и две женщины. Белые потеряли пятерых солдат и офицера. Был тяжело ранен кто-то из казаков.

– Ваше благородие, – доложил унтер-офицер, – да тут одни китайцы и шлюхи. Это бордель и опиокурильня.

– Сам вижу, болван, – сердито проговорил офицер, командовавший отрядом. – Грузи всех на сани. Там разберемся.