В последний вагон садиться не стала. Избегала после того, как однажды услышала от знакомой, что последний вагон может отцепиться от состава. Поверила? Скорее, нет. Но последние вагоны с тех пор по возможности игнорировала. Даже когда опаздывала, старалась войти в предпоследний. Однажды даже своей самой близкой подругой – Оксаной – оказалась уличенной в системном подходе. И та по простоте душевной не только окрестила Настю дурой, а ее фобию бредом сивой кобылы, но еще и поучила. Сказала, что в метрополитене «такая электроника, что враз все покажет на пульте управления». Однако Настя так и не смогла преодолеть порог суеверия – так и не переставала избегать последних вагонов.

На Октябрьской она вышла. Прошла мимо Дома Профсоюзов к собору. Свернула налево. Спустилась по лестнице вниз – к мосту. Еще раз повернула налево – к переходу. Подождала вместе с собиравшейся толпой на светофоре. Миновала церковь. Остановку общественного транспорта. Ступеньки на второй этаж…

Ей вдруг стало казаться, что она – как Единая и Неслиянная Святая Троица, разделившись на ипостаси, все же остается, без сомнения, неким целым образованием. Ее тело, наделенное органами чувств, живет своей подсознательной жизнью, четко реагируя на внутреннее и внешнее пространство. Сознание, наблюдая за ним, меняет спонтанное мышление на медитативное – волевое, когда это необходимо, и снова возвращается к словомешалке, существуя как бы само в себе. Но главным в этом тройственном союзе под именем Настя Захарова, является все же тот, кто наблюдает за сознанием, когда то, в свою очередь, наблюдает за телом. «Наблюдающий за наблюдающим, – улыбнулась Настя, – это и есть мое истинное «я». Но «я» – она вдруг стала серьезной, – это всего лишь часть целого». Ей вдруг стало грустно от своего открытия. Грустно оттого, что теперь уже этого никогда не забыть, потому что в ней что-то вдруг включилось.

Около часа она бродила по торговому центру – от отдела к отделу, от витрины к витрине. Передвигала какие-то блузки на плечиках, кофточки и ветровки. Примеряла шляпки перед зеркалом. Просматривала ценники, отмечая соответствие или несоответствие стоимости и внешнего вида вещей. Потом забрела в обувной отдел, где также немного похозяйничала, продолжая все также думать о странной встрече, отдавшись  ностальгии и смакуя отдельные ее моменты. Раздвоение не прекращалось. Удивляло, что стала одновременно находиться и в себе, и во внешнем мире. Не так, как раньше: или – или. Сознание под четким руководством констатировало все. И это поначалу даже забавляло. Потом необычность психики стала восприниматься как должное. Появилась внутренняя уверенность, что просто вспомнила то, что умела раньше. Словно  эта возможность проникновения в действительность на какое-то время просто была забыта. А вот сейчас все восстановилось. Пришло откровение, что такому нельзя научиться  вдруг. Что-то в ней просыпалось – зарождался невероятный подъем в душе, от чего сердце начинало трепетать восторгом. И все – то новое, что происходило в ней, что приходило на смену первородному страху, одолевавшему от соприкосновения с другим человеком – все переворачивало прежнее представление о жизни. Фонтан чувств, вырвавшийся, наконец, на свободу, но еще не забивший в полную силу, тем не менее, до неузнаваемости изменил все вокруг.

Единственное, что омрачало существование – неопределенность будущей встречи. Сама же встреча казалась неизбежностью. Насте даже не приходило в голову, что ее может не быть.

11.

– Макс, ну… как все прошло? Как Юлька? – Руслан улыбался, довольный проделанной накануне работой – для друга же старался, – Уже, смотрю, слиняла с утра пораньше – подмываться домой полетела? – добавил.