Одной из фишек Трофима была способность постепенно сходится с конфликтными людьми. Сначала он терпел, подстраивался к человеку и его мировоззрению, не спорил, активно слушал, а через какое-то время начинал вести в отношениях. Ему очень нравилось так делать. Но вот с Мальвиной у него так не получалось.

Из съемной квартиры Трофиму пришлось съехать.

Эта ночь бесконечна была,

Я не смел, я боялся уснуть:

Два мучительно-черных крыла

Тяжело мне ложились на грудь.

Иннокентий Анненский

Глава 4. Раковый корпус

Во время работы в хосписе Трофим познакомился с Ворюгой – так он его называл. Звали на самом деле его Саша. Он был веселый, открытый парень, занимался воровством, а поскольку был из интеллигентной семьи, то это его где-то в глубине души коробило, и он «отрабатывал» грехи в хосписе. У него были замашки гопника, но он иногда удивлял своими познаниями в области классической литературы, музыки и искусства. Его мать – коренная питерская интеллигентка, работала на «закрытом» предприятии, отца не было, и когда мать уезжала в длительные командировки на испытания, Саша оставался под присмотром бабушки, которая его не смотрела и не кормила. Поэтому он убегал во двор, попал там в плохую компанию, пил водку и курил с малолетства. Несмотря на это он был настолько смышлёным, что в школе с похмелья решал все контрольные на пятерки, писал хорошие сочинения, чем приводил в изумление своих малолетних собутыльников – вроде пили все вместе, а он пятерки получил, а они все двойки – как так? Когда Трофим уходил из хосписа, Ворюга спросил его почему тот уходит. Трофим разоткровенничался про Мальвину и пожаловался на отсутствие финансов для съема жилья. Саша пообещал его пристроить в хороший сквот – заброшенный дом на Петроградке в котором, по его словам, подобралась хорошая компания «правильных» людей – если ты не мог платить, ты мог делать для других какие-либо услуги. Саша, например, работал там парикмахером. Трофима это устраивало – он любил помогать, много чего мог делать руками, легко сходился с людьми.

На следующий день они встретились возле метро и пошли в сквот.

– Саша, зачем ты работаешь в хосписе?

– Много нагрешил в своей жизни. До сих пор стоит лицо парниши, мы его забили до смерти за 11 тысяч рублей долга. Помню, как прыгал у него на грудной клетке, «чечетка» это называется, звук еще такой был – хруст костей. Хороший парень был, тихоня. Жалко его. После него как-то прочитал у Толстого в «Хождении по мукам» – как убили одного кадета, он на бочку вскочил прочитать речь, а потом упал с нее, случайно поскользнувшись, солдаты смеялись, а потом один взял и штыком его заколол. А потом мучился от этого. Так и у меня. Жестокость не прошла. А вот появилось какое-то чувство вины. И после этого хулиганю, но появилось потребность оправдаться. Как братва в 90-х в храмах грехи отмаливала. Что-то в этом есть, должны простить если просишь. До этого в роддоме помогал – там тоже тяжело, но там атмосфера положительная, дети рождаются, выписываются, милые такие, все радуются. А тут смерть кругом. И не только стариков, и молодежь и средний возраст косит, это тяжело воспринимать.

– Как там Людмила Александровна?

– Операцию пережила, грудь и руку удалили. И вроде пошла уже на восстановление, пошла в туалет, вставала с горшка и забыла, что руки нет. Оперлась на несуществующую руку и упала. Снова метастазы, снова химия.

– А Катя? – продолжал интересоваться общими знакомыми пациентами Трофим.

– Катя вроде вылечили, муж ее забрал и на обратном пути попали в аварию. Вроде не сильно ударились, мужу ничего, а у нее от удара снова все началось. Вернулась обратно.