Карьера же Эдуарда Михайловича успешно развивалась. За десять лет тяжёлой, самоотверженной, искренней работы на Федеральный Банк гражданин Баникин перерос в господина Баникина с некоторым состоянием (нажитым честным путём) и кое—какой целью в жизни. Он получал награды, премии, бесценный опыт и поездки за границу за бюджетные деньги.

В общении с любыми людьми Эдуард Михайлович всегда вёл себя смело, напористо и свободно. С чувством абсолютного превосходства над своим собеседником. И, даже если это было не так, Эдуард подсознательно убеждал себя в обратном.

Случалось, что на совещаниях по вопросам кредитования скандинавской компании один из многочисленных рядовых сотрудников отдела, возглавляемого Эдуардом, высказывал здравую мысль, делая это с весьма похоронным видом и сильно волнуясь. Эдуард спокойно обращался: «Станислав, вы подсказываете мне мудрую идею… Думаю, примерно таким образом мы и поступим… Обдумайте более полно свои слова и приходите ко мне через три дня, обсудим». Если через три дня был нерабочий день, на встречу это не влияло – Эдуард встречался в неформальной обстановке, выслушивая подготовленный проект, и уже через неделю представлял его своему руководству, упоминая имя талантливого сотрудника и получая преданность подчинённых.

Иногда какой—нибудь действительно талантливый банкир, с острым умом и трезвым рассудком, слишком рьяно и уверенно защищал своё мнение по определённому вопросу. Эдуард, не переносящий намёков на конкуренцию с собой, прерывал речь оратора на первом спорном моменте или невольной паузе: «Виктор, вы говорите об этих 12 процентах как о данности, однако, по умолчанию они у нас не появятся – их нужно откуда—то взять. Об этом я подумаю на выходных, а на следующем совещании выскажусь по вашему вопросу. Там и решим». Пыл банкира немного спадал, и он с трепетом ждал вердикта руководства. Если перспектива была, то Эдуард представлял проект своему начальству, не говоря об истинном создателе, а с последним делал вид, что ничего быть и не должно. Если перспективы не было – Эдуард прямо говорил об этом сотруднику на совещании, но предлагал ему подумать над чем—то стоящим, направлял его энергию в нужное русло.

Лояльность подчинённых – есть.

С равными себе менеджерами Эдуард общался располагающи и дружески. Шутил, смеялся, хлопал по плечу, улыбался, обедал, удивлял своими знаниями и выручал в трудные моменты. Когда же дело доходило до профессиональной деятельности, Эдуард действовал сухо и как того требовали интересы Банка.

С начальством Эдуард вел себя на равных, впрочем, зная меру. Он советовал, предлагал, говорил, убеждал, агитировал в пользу руководства, но не позволял общаться с собой по формуле «начальник—подчинённый». Это объяснялось его связями со многими Банковскими руководителями и федеральными чиновниками. Хоть последнее и не находило уважения среди банковских служащих (сам Эдуард трепетно относился к этому), но всё же давало Эдуарду уверенность в послезавтрашнем дне.

Основой же всего благополучия стала простая дружба с Орловой. Дружба, которой Эдуард очень дорожил и, об отсутствии развития которой на ранних стадиях, сильно переживал. Но всё сложилось просто великолепно. И Эдуард Михайлович Баникин стал членом Совета директоров Федерального Банка…

Время неумолимо бежит вперёд. Такое мы слышим часто, а иногда просто вспоминаем это утверждение, в моменты осознания безнадёжности собственного существования. Поразмыслив над этими словами минут десять, мы продолжаем жить точно так же.

Эдуард Михайлович за два дня освоился на новом рабочем месте. Тридцать четвёртый этаж башни «Bank—hall», кабинет номер 123, в постмодернистском стиле. Кабинет разделялся на четыре зоны: приёмная, зал совещаний и переговоров, рабочая комната и помещение для отдыха с разными вещами, способными развлечь финансиста.