Всё же президента сложно было назвать человеком—тряпкой. Он генерировал хорошие, здравые идеи, которые сильная команда превращала в гениальные изменения, но, вполне вероятно, Иванов испытывал неудовлетворяемые амбиции, которые могли бы превратить его, лет через десять, в настоящего диктатора.

Эдуард Михайлович сидел в просторном Кремлёвском зале в ожидании аудиенции. Мимо сновали люди в деловых костюмах, и в целом жизнь казалась настоящей и реальной.

Из кабинета президента выглянула Лисова, кивком сообщив Эдуарду о начале разговора.

Баникин впервые в своей жизни переступил порог кабинета Президента России, если бы Эдуард не провёл двадцать минут в размышлениях об эпохальности предстоящего события, это чувство прошло бы незамеченным. Но волнение, которое испытывал Эдуард в этот момент было вызвано именно размышлениями…

Когда—то, Баникин сидел в приёмной Орловой, смотря на отсутствующее выражение лица секретаря, и переживая о каждом своём предстоящем движении… Тогда от этого зависело душевное равновесие… Любой взмах головы, показавшийся Эдуарду признаком утомления, мог уничтожить восторженное, пожалуй, рабски восторженное, сознание молодого человека… Он сильно переживал и буквально перестал дышать в момент закрытия за собой двери в кабинет, только произнося внутри наивную, но искреннюю мольбу к Богу… Молитва была услышана и первые, обращённые к вошедшему Эдуарду, тёплые слова Елизаветы Николаевны в тот день определили сознание молодого человека на всю жизнь…

Если тогда, 19 декабря, Эдуард чувствовал всё значение события, то сегодняшний визит к президенту носил чисто символическую эпохальность. К тому же, на этот момент Эдуард был более чем состоявшимся банкиром, которому есть что терять, но процесс потери мог оказаться слишком длинным и трудным…

Эдуард вошёл в кабинет Иванова. На столе у дивана стояли четыре чашки, какие—то фрукты, пирожные и чайничек. Президент сидел на диване, лицом к двери, в кресле сбоку сидела Орлова, не обратившая никакого внимания на вошедшего Эдуарда и продолжавшая о чём—то говорить с президентом.

Евгения Романовна, обойдя столик, села на диван рядом с Иваном Ивановичем. Никто не обратил внимания. Эдуард меланхолически усмехнулся:

– Добрый день, Елизавета Николаевна, здравствуйте, господин Президент, – обратился Баникин, отрывая чиновников от безусловно важного разговора.

– Эдуард Михайлович? Рад познакомиться, наслышан… Садитесь, садитесь! Мы что—то увлеклись, – тихим голосом говорил Иванов. – Мы говорили о Банковском Форуме… Евгения Романовна сообщила о вашем желании представлять нашу страну… У нас возникли споры, признаться, об этом… Но… Елизавета Николаевна убедила меня в вашем профессионализме, – Орлова едва заметно улыбнулась, но Эдуард не пропустил этого. – Нам с вами нужно поговорить наедине… У меня большие планы… Дамы, приятно было пообщаться… Пока я вас не смею задерживать… Спасибо…

– Эдуард Михайлович, вы, разумеется, знаете… – начал Иванов после ухода Орловой и Лисовой. – Хотя, думаю, с вами можно говорить прямо… Ведь так?

– Конечно, Иван Иванович, – понимающе кивнул Эдуард.

– На этом форуме будет решаться судьба некоторых корпораций… Некоторые европейские страны, через глав правительств, глав внешнеполитических ведомств… Собственно, президентов… Договорились обвалить определённые американские корпорации… Я этим, признаться, не слишком интересовался… Всё проделал министр иностранных дел… Однако он убедил меня в выгоде участия в этом… заговоре… Надеюсь, вы понимаете, что это гостайна?! – вспомнил он.

– Разумеется, – располагающе сказал Баникин, успокаивая Иванова, но, очевидно, вызвал обратный эффект.