Он ворвался в избу. Обнялись.

– Мы построим завод резиновых ванн, – шептал он на ухо Насте.

– Хорошо…

Она не поняла о чём речь, но голос был таким родным, добрым, обещал что-то в будущем. Конечно же, что-то очень хорошее…

Спали сладко, спокойно – без разницы, о чём шумели войска на передовой.

Ночью, грохоча сапогами, в избу вбежал юнкер. Не заботясь о том, что все спали, громко позвал капитана Шелеста.

Борис вскочил, крикнул посыльному подождать, зажёг свечу. Быстро оделся, крепко обнял поднявшуюся в недоумении Настю, поцеловал.

– Всё хорошо будет, милая, – улыбнулся Борис. – Доспи за меня.

– Будь осторожен…

Вышли из избы. Юнкер сообщил, что готовится сильная атака красных – перебежчик предупредил. Почти бегом, насколько позволяла ночь, они заторопились к передовой.

Перебежчик не врал. Рассвет только собирался разогнать тьму, когда на позиции молчаливыми волнами покатились красноармейцы.

Луна была на стороне добровольцев и не стала скрывать противника. Первая линия окопов засветилась вспышками выстрелов.

Много народа привели большевики на убой. Первые скошенные цепи сменили вторые, за ними после короткого перерыва появлялись третьи, пятые… Ливень пуль и осколков косил людей. За упавшими солдатами шли новые: кто на несколько секунд, кто на пару минут – ещё живые, каждый со своим прошлым, со своими планами на жизнь… На последних метрах своего жизненного пути, ещё люди, а не куски плоти – бездушные, остывающие, одинаково никому не нужные…

Луна ушла. На картину бойни легли первые лучи солнца. Поле серело шинелями мёртвых. Местами блестели чёрным комиссарские куртки.

Орудия добровольцев покатились в тыл – снаряды кончились. Через час какая-то сволочь передала приказ батальону юнкеров: отступать к лесу, на ранее подготовленные позиции. Все уже там.

Юнкера спокойно, как на учениях, отходили перебежками. Особо настырных в преследовании большевиков успокаивали меткой стрельбой. Миновали деревню, добрались до опушки леса.

Противник не заставил скучать и атаковал вновь. Цепи красноармейцев подпустили поближе – и под ними закипела разрывами земля… Сюрприз!.. Снаряды подвезли! Большевики сообразили – не их день. Война прекратилась до следующего утра.

В роте Бориса двое убитых, шестеро раненых – легко отделались. Их сменили на позиции. Отдых. Борис пошёл искать Настю.

В госпитале не нашёл. Никто из персонала не смог точно припомнить: видели ли её вообще в суматохе этого утра…

Но ведь не могло быть и речи, чтобы Настя осталась с ранеными в той проклятой избе!

Опросив решительно всех, кто что-то мог видеть или знать, Борис обессилено опустился на землю. Надвигалось, заслоняло весь горизонт нечто чёрное, непроницаемое, гибельное. Неумолимо. Не остановить, не задержать на мгновение…

Вечером пришло подкрепление. «Последний резерв», – услышал Борис. Впрочем, какая теперь разница…

Перед рассветом молчаливой штыковой атакой выбили красноармейцев из деревни.

В разгар боя при первой возможности Борис вбежал в избу, где крайний раз видел Настю.

Никого.

Подвал, чердак – ни души.

Обошёл двор и в яме за сараем увидел трупы офицеров из избы… Тяжелораненые – они не могли ходить сами. Похоже, при эвакуации кто-то из тыловых замешкался или струсил, не забрал их… Анастасия не нашла в себе сил бросить беспомощных людей, сбежать, спастись…

В слепой ярости ринулся в бой. Напролом, рыча, убивать… Уже под его саблей валился красноармеец с поднятыми руками, когда кто-то сзади ударом сбил с ног…

Борис вскочил, не чувствуя боли. Ему орали в лицо:

– Хорош дурить! Они без оружия! Допросить надо!.. Он обмяк. Мелькнула надежда. Допросить!