– Тебе десять весен, – медленно, будто раздумывая, проговорила старуха. – Ну-ка, разденься.

Девочка повиновалась; старуха долго осматривала и ощупывала ее тощее детское тело, и, вздрагивая от прикосновения холодных рук, девочка думала о кротах, изрывших землю за сараем. Она так мечтала когда-нибудь увидеть живого крота – но видела только мертвых. Тех, которых убили мальчишки…

– Ты созреешь еще не скоро, – сообщила старуха с ноткой разочарования. – Ты будешь учиться и играть с прочими детьми, но у тебя будет своя комната; ты должна помнить, что ты не ребенок больше – невеста, будущая жена господина и наша госпожа… Одевайся.

Она долго не могла справиться с поясом – на ее прежнем, домашнем платье пояса не было вовсе, была веревочка, затянутая узлом; старуха не помогала – просто смотрела и хмурилась. Толстый крючок не желал влезать в дырочку, новую и оттого слишком маленькую, пальцы покраснели и отказывались слушаться – но девочка, закусив губу, пробовала снова и снова, пока дверь за ее спиной не отворилась, и, еще не глядя, она почувствовала появление его.

Его ладони были белыми, как сахар, и загар на тыльной стороне их казался от этого еще темней. Длинные пальцы одним движением вогнали на место непослушный крючок; старуха почтительно склонила высокую седую прическу:

– Да, Аальмар…

Его рука небрежно поймала девочку за плечо, мимоходом погладила, ободряюще потрепала по голове:

– Я уезжаю.

– Уже сейчас? – удивилась старуха.

– Да… – вошедший кивнул. Девочка почувствовала, как ее лицо чуть приподнимают за подбородок:

– Малыш, пойдем? Проводишь меня?

Она посмотрела ему в глаза – и испугалась снова. Как тогда, когда он отрывал ее, ревущую, от матери… Тогда он казался ей самым страшным существом в мире…

Но эта старуха без бровей страшнее.

Девочку уже вели вниз по лестнице; из-за какой-то двери выглянуло чье-то любопытное лицо, скользнула под ногами рыжая кошка, кустик травы у крыльца, и вот уже сильные злые люди удерживают сильных злых лошадей, покачивается пустое тяжелое стремя, блестит на солнце украшение – бронзовая морда собаки на ремешке уздечки…

– Я уезжаю, – сказал он. – Скоро вернусь. Жди меня и будь молодцом… Ты скоро привыкнешь. Все будет хорошо.

Она поняла, что следует что-то сказать; кивнула и прошептала еле слышно:

– Да…

– Скажи мне: удачи, Аальмар. Потому что мне очень нужна удача.

– Удачи…

Она никак не могла запомнить его имя. Оно казалось ей слишком длинным, сложным и некрасивым.

– Удачи… Аальмар…

– До свидания, малыш.

Он вскочил в седло; предусмотрительная старуха отвела девочку подальше. Подальше от копыт, поднимающих пыль, от белозубых, гортанно перекликающихся людей, от хлыстов и шпор, от странных железных орудий, притороченных к седлам…

– Удачи, Аальмар! – крикнула крепкая женщина, прикрывающая глаза от яркого солнца.

– Удачи, Аальмар! – крикнул парнишка лет восемнадцати, и клич его повторили еще несколько голосов, незнакомых девочке, чужих…

Стоя под старухиными ладонями на плечах, она вдруг поняла, что уезжает единственный человек, которого она здесь знала. Более-менее знала, успела освоиться, запомнила его имя…

– …Невеста.

Она рывком оглянулась. У крыльца, чуть поодаль от взрослых, стояли тесной группкой трое мальчишек и девчонка. Четыре пары глаз глядели со странным выражением – ей показалось, что с недобрым. Ей показалось, что они изучают ее пристрастно, презрительно, свысока; наверняка любой из них умеет застегивать пояс и без запинки ответит на вопрос «сколько ты помнишь весен».