– Нет, – покачала головой Лиля. – У Сваловой было время на это. Она же не сразу умерла.

– Осколок сам по себе что-то значит, – упаковывая улику в специальный пакет, произнесла Леля.

– Что ж! – согласно кивнул Гуров. – Давайте попытаемся выяснить, что могла иметь в виду Свалова, на допросах родни, друзей, коллег и соседей.

– И с кого начнем? – нестройным хором заговорили ученики.

– Со Степана Матвеевича Штолина, – резко проговорил Гуров. – Это он попросил музейщиков заглянуть к Сваловой. И настоял на том, чтобы кто-то из сотрудников галереи сюда пришел.

Слушатели курса недоуменно переглядывались. Их явно волновал источник скандальной информации, которую только что озвучил Гуров.

– Иногда нужно просто удачно отступить в нишу и стать свидетелем, казалось бы, обычного разговора, – добавил он, обведя взглядом присутствующих.

Будто следуя его совету, Лиля сделала шаг назад и, оступившись в неудобной обуви, задела бочку для дождевой воды. Та накренилась, и оттуда выскочил, опрокинув девушку, человек.

– Стой, гад! – крикнул Назаров и помчался следом.

Юдин и Банин последовали за ним.

– У бедолаги просто нет шансов, – констатировал Озеркин.

– Вот уж да, – поджала губы Папка.

– Разговорчики! – укорил их Крячко.

– Извините! – откликнулись оба.

В этот момент на дорожке появился Назаров. В его руках золотой рыбкой бился весьма неприглядный, помятый жизнью и недугом алкаш.

Сотрудники местного отдела ОВД не поверили своим глазам, когда по коридору здания в скромную допросную прошествовал цвет столичного и областного сыска. Кабинеты облетела новость: легендарный ловец Остряка суровый полковник Гуров будет натаскивать на работу со свидетелем зарвавшийся местный молодняк.

Мишень сего действа, правда, сильно диссонировала с масштабом мероприятия. Убегавший из сада убитой Сваловой хромой и помятый мужчина имел при себе документы на имя Анатолия Викторовича Гумнова. Его серое лицо выдавало сидельца, сальные волосы и легкая щетина – такое же презрение к гигиене, как и к окружающим людям. Мелкие черты лица и тонкие губы указывали на бесхарактерность при непомерном тщеславии. Гуров не сомневался: перед ним порочный человек. Впрочем, в этом убедились все, когда Папка тускло зачитала коллегам, поработав с базами социальных служб и МВД:

– Тридцать лет. Воспитанник вольского детского дома. Двадцать три года назад был усыновлен Маргаритой Сваловой, но возвращен в воспитательное учреждение полтора года спустя после совершения трех краж, в том числе в доме Сваловой, и постановки на учет в детскую комнату милиции. С тех пор дважды сидел в колонии для несовершеннолетних и трижды – во взрослой зоне. Кражи, разбойные нападения, нанесение тяжких телесных повреждений, в том числе несовершеннолетней жертве.

Слушавший о своих подвигах Гумнов развалился на любезно предложенном хлипком стуле:

– Ну, соску ту я, положим, не бил. А в остальном – все про меня! Жду аплодисментов.

– Перебьешься, – осадил его Назаров, протиравший влажной салфеткой ботинки Ecco, испачканные во время погони, и забрызганный грязью низ штанин.

– Подпортил шмотки, ментенок? – осклабился, обнажив гнилые зубы, оппонент. – У-у-у! Не расстраивайся! Бегаешь хорошо. Если мы с близняшками договоримся, – он подмигнул сестрам Береговым, – свечку тебя держать возьмем.

– Рот закрой! – приподнялся со своего места Банин.

– А то сам подсвечником станешь, – присоединился к нему Озеркин.

– Не надо, ребята, – Лиля подошла к Гумнову почти вплотную.

– Смотри-ка! – Тот приосанился и состроил ей глазки. – Хорошая девочка запала на Толяна. У хорошей девочки есть вкус.