– Это запах свободы! – провозгласил Эбрауль Гау, вытирая лицо полой плаща. – Мы выбрались обратно так же, как и проникли внутрь. А тебе как удалось спастись, мой юный друг?

– Да у них охрана – бездельники, – уклончиво ответил Карасик. – В гробу я видел такие приключения: столько времени потратили, а все зря.

– Как так зря? – не понял Эбрауль. – А это видел?

И он выудил из кармана маленький черный комочек – что-то завернутое в тряпицу. Втроем они собрались у стола, где вор осторожно развернул сверток.

На столе лежало человеческое ухо. Бледное, слегка желтоватое, с гладкими обводами хрящей и мясистой мочкой, розоватое на бескровном срезе. Оно выглядело так, как будто его только что сняли с головы, и испускало мягкое золотистое сияние. Сообщники застыли, зачарованные этой странной и немного пугающей картиной.

Общее благоговение нарушила жирная черная муха, нагло усевшись на мощи. Карасик сдунул ее и спросил:

– И как сестра будет это есть?

Никто не знал. Сойка предложила изрубить ухо в кашу, так как вспомнила, что больные не любят жесткой пищи.

– Может, еще и отварить? – спросила она.

– Вдруг испортится? Пусть ест сырым, пока оно светится, – постановил Карасик.

– Тогда еще и яблоко истолчем, чтобы вкус человечины отбить, – догадалась Сойка.

Эбрауль прямо на столе мелко покрошил ножом и реликвию и начавшее стареть яблоко. Получилась однообразная, слабо светящаяся кашица, которую он переложил в деревянную миску. Карасик разбудил сестру. Та посмотрела на него мутными глазами и заплакала в бессильном гневе, потому что ей снова приходилось мучаться.

– Тише, тише, – утешала ее Сойка. – Сейчас мы все поправим, милая.

Сестра отворачивалась от них и мотала головой, но в конце концов Карасику с помощью Сойки удалось протиснуть ложку между ее сжатых губ. Дальше дело пошло быстрее. Словно почувствовав и силу, и голод, она покорно съела все.

Магия Останков мощным потоком влилась в нее, сращивая мышцы, сопрягая нервы и сухожилия, выстраивая и чиня весь разрушенный дом ее тела. Предсмертная пелена медленно сходила с ее глаз, а кожа, ногти и волосы начали слабо светиться. Мешаясь со светом звезд, свет магии рождал причудливые блики и тени, растворяя комнату в безмолвном великолепии.

– Вот оно – чудо, – тихо произнес Эбрауль, и его лицо на секунду страшно исказилось, а кулак сжался, но никто не заметил, детям было не до него.

Девочка с удовольствием потянулась, ощущая напряжение ожившего тела, а потом с удивлением посмотрела на сообщников, окруживших ее кровать.

– Я так долго спала? – спросила она. – Карасик, смотри, у нас гости! Господин Гау, Сойка, как я рада вас видеть, вы бы знали! Сойка, милая, подойди, посмотри, какую прелестную гравюру подарил мне господин Гау, господин Гау, вы же не против, что я покажу, правда? Смотри, какая леди, вот бы тебе такой быть, Сойка, а ты почему-то вся в саже и воняет от тебя, как из выгребной ямы.

Сойка рассмеялась, а Карасик повернулся лицом к стене.

– Зелье цирюльника я завтра на рынке торговать буду, – сказал он стенке, – Скажу, что от чирьев хорошо помогает – богатое дело!

Симптом 2.

Ректору Университета Гамменгерн,

Даламацию Молепарту.

Досточтимый Ректор.

Ситуация в городе Бороска неожиданно приобрела тревожный оборот. Подозреваю существование очага Великой чумы. Мне известен только один Зараженный, и он изолирован, но, вполне вероятно, их больше, и без должных и своевременных мер эпидемия примет катастрофический характер. Прошу освободить от текущих дел и прислать в Бороску лекарей первой и второй ступеней. Возможно, понадобятся все врачи Гамменгерна, если мои догадки верны.