– Как-нибудь в другой раз, уважаемый Ноктич, – ответил Дульсан.

Главными предметами зависти всех без исключения гулей были человеческие пороки и смерть стариков. И в том, и в том их телам было отказано. Поэтому больше всего они любили трактиры и похороны. Им было запрещено их посещать, потому что вели они себя препохабно, даром что мертвы. В омерзительном вожделении гули облизывали бескровные губы сухими языками, хлопали костистыми ладошами, вслух считали каждый глоток, совершенный не ими, или горько стенали, что им-то вовек не найти тихой гавани благословенной смерти.

Люди наверху гулей не сказать, чтобы сильно любили.

Чигара спросил о Барриоре.

– Малец этот? Давно его не видели. И тебя мы никак не узнаем, поди ж.

– Прошу прощения, уважаемый Ноктич. Я Чигара Вокил, сын Атиллы. Мы с вами виделись в прошлом году.

– Атиллы? Когда этот бесенок успел сына состряпать? Ведь и у нас был сын, ведаете ли? Шалопай, но нас слушался. Весь в отца пошел. Бывало, притащит в дом…

– Мы пойдем, старейшина, – сказал лорд Дуло. Чигара даже почувствовал нечто вроде благодарности Дульсану за то, что тот спас его от словоизлияний мертвеца.

***

Прячутся. Следят. А меня не видят, хе-хе. Я – тусклый воин, я тише мерцания свечи и кровожаднее дракона. Моя невзрачность – ошибочна, моя маскировка – идеальна.

***

Подземная Деревня бессистемно выросла когда-то в гигантской пещере, над которой нынче стояла Поганая Крепость. Вход в нее был один, но в уступах стен таились не заметные тропки, вырубленные в камне лестницы и укромные балконы, которые Барриор хорошо изучил в детстве, когда сопровождал отца в Подземелье, и играл здесь вместе с братом в прятки. На одном из таких балконов, под которым Деревня лежала как на ладони, и сидели Барриор с Колцуной, жевали припасенные цыганкой галеты и наблюдали за отрядом из Бороски.

Пещера всегда нравилась Барриору своей парадоксальной застывшей пластикой. Она походила на свечу, которая, сгорая, таяла не наружу, а внутрь себя. Громоздкие, и одновременно воздушные шедевры карстового зодчества нависали сверху и громоздились внизу: ансамбли сталактитов и сталагмитов превращались в башни и бастионы; особенно древние смыкались в циклопические колонны, напоминающие песочные часы. Каменные хламиды и стяги трепетали на неощутимом ветру, порывы которого исчислялись тысячелетиями.

Освещал весь пещерный простор Маяк – чудо инженерного искусства древности. Вырезанный из целого куска Янтаря, который светился только под землей, он, благодаря сложной системе шахт и зеркал, был виден даже в отдаленных уголках Подземелья, указывая путь на поверхность. Разбросанные вокруг домишки Подземной Деревни выглядели на его могучем фоне несуразно.

После того, как ушел Дульсан Дуло (он остался почти таким же, каким его помнил Барриор, разве что еще больше располнел), Чигара еще некоторое время порыскал по Деревне, но в конце концов сдался и тоже поднялся на поверхность. По крайней мере на время можно было расслабиться.

– Что ты все-таки забыла здесь, старая? – спросил Барриор, когда они спустились из своего убежища. – Хватит нести чушь про веление карт, или богов. Ни на секунду я в это не поверил.

– Скажем так: я здесь ищу кое-чего, и одной мне с поисками не справиться. Пока это все, что тебе необходимо знать, сладкий.

– Храни свои тайны. Мне они безразличны, но знай: если будешь обузой, я тебя брошу, не задумываясь. Старовата ты для такого похода.

– Прав был Ноктич: все вы грубияны, добра не помнящие. За меня не переживай, я столько дорог на своих двоих за жизнь исходила, что тебе и не снилось, от тебя не отстану. Ты еще жаловаться будешь и умолять идти медленнее, попомни мои слова.