– А это ты, – сказал Сморг, указывая на центральный стабилизатор, – У тебя ноль сопротивления и ноль эмоций.

– Прекрасный комплимент, – откликнулась Арма, – Пожалуй, загружу его в свой модуль самооценки.

На пятый день Сморг провёл совещание. Он сидел с важным видом во главе стола в кают-компании, держа в руке большой стакан сверхвыдержанного зелёного ликёра из лаборатории. В двух креслах напротив уютно разместились биодроны технического обслуживания. Из-за стола их было видно только наполовину, и оттого они казались особенно милыми – отчасти благодаря своей шарообразной форме и овальным линзам, которые смотрели как-то грустно и одновременно с пониманием, словно знали: вот-вот им поведают нечто важное.

– Считаю, что наша экспедиция должна строго придерживаться заданного курса, – наконец объявил Сморг, – Всем согласным – промолчать.

Тишина была оглушительной.

На шестой день Сморг вспомнил старого друга, всегда беззаботного землянина Кейна:

– Он как-то сказал: «Если снаряд летит прямо в тебя – значит, ты стоишь на месте».

– По-моему, таким нехитрым образом он говорил про необходимость маневрирования, – решила пояснить Арма.

– Может быть. А может, он имел в виду какую-то другую необходимость? Например, необходимость выбора? Ведь в жизни, как и в бою, – всё опасное возникает, если не двигаться.

– Вот так и рождаются легенды о мудрецах и вселенской проницательности, – ответила Арма, – А ведь, скорее всего, Кейн просто был в своем репертуаре и выдал очередное нечто из разряда «что вижу, то и говорю».

К седьмому дню в системном журнале Армы появилось скрытое уведомление:

«Сморг в целом стабилен – насколько это возможно после очередного контакта с зелёным ликёром из лаборатории. Уровень болтовни по-прежнему превышает среднестатистические показатели. Жаль, что в физиологии органических существ не предусмотрен дистанционный модуль внутреннего шумоподавления».

На восьмой день Сморг попытался заняться исследованием этимологии своего языка. По его просьбе Арма подключила библиотеку планетарной лингвистики и обнаружила, что древнейшая зафиксированная фраза сморгов звучала как-то так: «Ой».

– Да, это многое объясняет, – вздохнул Сморг.

На девятый день Сморг преимущественно молчал. Арма отметила это как потенциальный сбой в эмоциональной активности и приготовилась к чему-то экстраординарному, ведь обычно за молчанием Сморга скрывалось нечто эпичное, пусть и совершенно неформализуемое. Он сидел у стены, уперевшись лбом в панель, будто собирался просверлить её силой мысли. Потом выпрямился и торжественно произнёс:

– Видимо, где-то в центре вселенной есть… отверстие. И оно невероятно коварно по своей сути.

– Не исключено, – ответила Арма, – Практика показывает, что если во вселенной может быть какое-то коварное отверстие, то оно непременно там будет. Да хоть бы и те кротовьи норы, в которых нам как-то довелось побывать.

– Я про другое, – ответил Сморг. – Совсем сквозное отверстие в великое Ничто, куда утекает всё важное.

– У кого утекает? – на всякий случай решила уточнить Арма.

– У всех. У народов. У машин. Даже у запечатанной еды, – Сморг ткнул пальцем в строчку с указанным весом, – В этих упаковках содержимого всегда меньше, чем написано.

– Так вот, о структуре потерь, – глубокомысленно продолжал Сморг, – Иногда мне кажется, что сны тоже куда-то утекают. Ночью видишь что-то важное, а утром – ни сна, ни воспоминаний.

– Это называется забывчивость, – заметила Арма. – И она необязательно связана с твоим странным отверстием. Но я понимаю. Она замолчала, потом добавила чуть тише прежнего: