Есть Морену не хотелось, но приглашение он принял, заняв место напротив Яги. Кушанья в тарелках не могли похвастаться разнообразием, но и простыми их назвать не получалось: жареные пирожки, тёртая редька, мясная похлёбка и ячменная каша.

– Богатый стол, – произнес Морен.

– Для дорого гостя ничего не жалко. – Яга улыбалась ему со всем радушием.

– А я, стало быть, дорогой гость?

– Как и любой, кто забредёт ко мне. Для одинокой старушки любой гость в радость. Ты угощайся, угощайся. Голодный поди.

Морен не притронулся к еде и, что важнее, Яга тоже не спешила есть. Зато хлопотала над ним: придвинула миску с пирожками, налила в чашку настой из трав – Морен по запаху узнал кипрей и мяту, – сорвала с нитки над головой и накрошила в похлёбку петрушку и сушёных лисичек.

Морен украдкой взглянул на своего пернатого спутника. Тот рядом с людьми всегда был настороже: следил за каждым словом и жестом, перебирал когтями, показывая, что нервничает, мог угрожающе щёлкнуть клювом, если протянуть к нему руку. Но сейчас он распушил перья, втянул голову и время от времени прикрывал веки, всем своим видом демонстрируя умиротворение и покой.

– Что же привело тебя ко мне, Скиталец? – спросила Яга, притянув к себе тарелку похлёбки. – Неужто местные тебя ко мне послали?

Разломив напополам пирожок – тот оказался с рубленым мясом, – она смочила его в бульоне и отправила в рот. Морен ощутил себя неуютно: пока он ждал подвоха от каждого кусочка пищи и настороженно прислушивался, не нападёт ли на него кто из-за угла, всё указывало на то, что беспокоится он зря. Даже его кровь оставалась спокойной: сердце не билось в неистовстве, как делало всегда, ощущая тревогу. От этой старушки не исходило никакой опасности, и на привычных проклятых она не была похожа.

– Нет, не совсем. Я ищу пропавших детей, – честно ответил Морен. – Мальчика и девочку двенадцати лет. Вадим и Мала. Вы их встречали?

– Нет, деток я уж давно не видела.

– А блины в лесу – ваших рук дело?

Яга рассмеялась.

– Моих, моих, чьих же ещё? Только они не для живых. Я так мёртвые души приманиваю, чтобы помочь им, проводить их на тот свет. Иначе те, кто в лесу умер, так в нём и останутся. Будут блуждать да живых с горя в лес заманивать. С тропы сводить.

– Как болотные огоньки?

Оба замолчали. Яга смотрела на Морена из-под полуопущенных век, будто раздумывала, как много ему известно.

– Да, верно. Они самые.

– А если их начнут срывать живые, те, кто всего лишь заблудился?

– Так что ж в этом плохого-то? Покушают, сил наберутся, глядишь, живыми из леса выберутся. Ты бы тоже поел, юноша. Голодать негоже.

Яга зачерпнула варево большой ложкой и выпила его, прихлёбывая. Во рту у неё почти не осталось зубов, так что и жевала она с причмокиванием.

– Вы что же, каждую ночь развешиваете их по лесу? И не боитесь ходить по нему в одиночку?

– Нет в лесу напасти, что могла бы причинить мне вред.

Морен сощурился.

– Почему? Кто вы?

– А не всё ли равно? Лучше расскажи мне, кто ты такой, Скиталец. Говорят, ты бродишь по свету и убиваешь проклятых. Много ли повидал их на своём веку?

– Достаточно.

– И все они были злыми? – она изогнула брови.

Морен не спешил отвечать: его отвлекло движение на плече – Куцик чистил клюв, потираясь им о маску на его лице.

– Что, если я скажу тебе, – продолжила Яга, – что я всего лишь одинокая старушка, которая живёт в лесу и никого не трогает?

– Тогда я спрошу: а как же черепа перед вашим домом?

Яга рассмеялась – голос её скрипел, как старые половицы.

– В лесу много зверья мрёт. Я их косточки и собираю, чтобы они отпугивали тех, кто ещё жив.