– Спасибо старче, твой правдивый слог

Я передам, пусть обрастает слухом

Стремленье жить, терпеть и восставать

Людей московских, да на зло всем бедам.

Но есть ли что еще тебе сказать,

За нашим непредвиденным обедом?

– Конечно, есть! Пока  живем с тобой,

Мы счастие глотаем незаметно

Земля родная и в тяжелый бой,

Нас любит, хоть порой и безответно.

Вот слушай: солнечный, лучистый,

Алмазный, изумрудный день!

Пред взором шумный, серебристый

Родник живой, прохлады сень,

И бриллианты брызг по свету

От водопадных ярких струй,

Касанье их лучей рассвета,

И губ моих, их поцелуй.

Палитра радуг летней страсти,

В седой воздушной пелене

Я вижу образ, образ счастья,

Вокруг меня, со мной, во мне.

В игре беснуются мгновенья,

И вдохновением пьяня,

Хватает дух, души волненье

В отраде солнечного дня.

Так дивный мир, дыханье жизни,

Жены любимой поцелуй,

Дарует жизнь моей отчизне,

Сынам ее, и сколь не дуй

Злой ураган жестокой смерти

С кривым оскалом злых мечей,

Я верю, и вы тоже верьте,

Дождемся счастья мы лучей!

– Спасибо за любовь в твоих речах

К отчизне, и поклон тебе за веру.

В тревоге дней, в безвыходных ночах

Я буду  следовать  сему примеру!

– Удачи, странник, береги себя.

И если вновь в Москве ты будешь чудом,

Ищи отца Кирилла, это я.

А я то, уж тебя не позабуду.

Глава 4. Белокаменная Москва– 14 век

Сказ старого воина

Холм. На нем стена белеет.

Два собора за стеной.

И восход уже  алеет

С Белокаменной Москвой.

Площадь залита лучами,

Над Неглинкой мост стоит.

В новом звонком Спаса храме^>8

Отслужил митрополит.

Вижу церковь– колокольню,

Надпись: Листвичник Иван^>9.

Заглянул туда невольно,

Тихо, горстка прихожан.

Постоял, перекрестился,

Вышел в маленький дворок.

Инвалид на пень садился,

Да упал. Ему помог…

– Храни тебя Господь, мил человек!

Ты здесь впервые? Раньше не приметил.

– Впервые, дядя, не видал во век

Красивей церкви, издали заметил.

– Присаживайся, коли не спешишь,

Ни раз уже с Москвой она горела.

Лихие годы… Если посидишь,

То расскажу о том, как было дело.

– Я не спешу, услышать буду рад

О веке, для Москвы что был ударом.

– Ну хорошо. В начало кинем взгляд…

Орда зверела, грабежи с пожаром…

Но был добыт ярлык^>10 и для Москвы,

И наполнялся город белым светом.

Пришли года Ивана Калиты^>11.

Он строил храмы, в том числе и этот.

Успенский и Архангельский в Кремле,

Да Спаса на Бору застыл, спокоен.

О возведенном о монастыре

Я не смолчу, и не один построен!

Зачатьевский и Симонов стоят,

Андронников расширил поселенья,

При Дмитрии Донском^>12 их вырос ряд.

Стал защищать московские владенья.

А в "тыща" триста двадцать… ээ… седьмом

Митрополит Владимирский всей властью

Навек в Москву он со своим Крестом

Принес величие, но обходило счастье.

Спустилась тьма– нашествие чумы.

Так век в средине смертью был отмечен,

И хоронить не успевали мы.

Я год тот помню, страшен, изувечен.

И только город вырвался из тьмы,

Храм всех святых пожаром озарился.

Сгорело все, и вновь рыдали мы

Над пеплом, крова каждый здесь лишился.

Но город сильный, город вновь восстал,

И князь Донской воздвиг из камня крепость.

Люд Белокаменной тогда Москву назвал,

Чтоб гари мрак забылся, как нелепость.

Настал опять сражениям черед

При Дмитрии Донском с Литвой и Тверью,

Объединял в борьбе он весь народ,

И вдохновлял, всегда в победу веря.

Ложились в битвах тысячи голов.

Литовцев тех в доспехи облаченных,

Ордынцев оснащенных до зубов,

На Куликовом поле, обреченных.

Но хитростью, обманом Тохтамыш^>13

В Москву вошел, пожгли, да разорили.

И снова дань, но хоть на время тишь.

За десять лет мы город воскресили.

А ногу-то я в битве потерял

На Воже^>14 в осень семьдесят восьмого.

А то бы с час на страже я стоял

У крепости, но видно воля Бога.