– Стой, стой! Что ты говоришь такое?.. И вообще, как это ты разговариваешь? – спохватился Лемир. – И почему ты с крыльями?.. И в каких таких особых местах вы с мамой летаете?..

– Тебе сразу на всё ответить? Эге-ге, многого хочешь, – весело заржал жеребёнок. – Давай лучше на травке поваляемся.

– Это я с удовольствием, – отозвался Лемир. – Здесь травка – так уж травка! Чистый мятлик растёт. Гляди, как я кувыркаться умею…

Так началась их дружба. И вскоре у Пегасёнка возникла идея.

– А ты не хочешь полетать? – спросил он однажды Лемира. – Не всё же на травке кувыркаться.

Лемир старательно пощупал свои лопатки и развёл руками:

– Не растут! Не растут у меня крылышки, Пегасёнок.

– Эге-ге, а если на мне? У меня-то они растут.

– Но ведь ты… Ты же… – замялся мальчик.

– Жеребёнок, конечно, – вздохнул Пегасёнок. – Но я у отца спрашивал. Он говорит, что если кто-нибудь лёгонький и без седла, то можно немного попробовать.

– О, тогда давай! – обрадовался Лемир.

И через минуту он был уже на Пегасёнке, забравшись на него с поваленной берёзы. А ещё через минуту – после двух прыжков жеребёнка – Лемир был уже на земле!..

– Прости, – расстроился Пегасёнок. – Я не хотел. Сильно ушибся?

– Да нет, мятлик тут мягкий. Но теперь я понимаю, зачем седло нужно.

Впрочем, прошло немного времени, и Лемир научился так ловко сидеть верхом, что опять перестал понимать, зачем нужно седло. Ведь жеребёнок был такой тёплый, все его мышцы так приятно перекатывались при каждом движении… Лемир просто срастался с ним, и они шли шагом, скакали рысью или неслись галопом как одно существо. А когда они начали летать… Крылья у Пегасёнка были хотя и небольшие, но сильные и надёжные. Они были покрыты не перьями, как у птиц, а такой же шерстью, как и остальное тело. Сзади на них красовалась густая бахрома длинных волос, и когда молодой конёк набирал скорость, в этой бахроме лихо посвистывал ветер полёта. Замечательно!..

Когда Пегасёнок окончательно уверился, что его друг хорошо держится верхом и на земле и над землёю, они стали ненадолго залетать в те удивительные края, которые ещё больше отличаются от обычного неба, чем небо от земли. Лемир был в восторге, хотя ему порою казалось, что он каким-то образом уже попадал в эти места.

В этом мире были другие звуки. Вернее, они были, может быть, и такими же, как на земле, но сплетались в удивительные мелодии. Каждая череда созвучий становилась маленькой песней. Каждое слово, каждая фраза – музыкальным произведением. Любое сочетание звуков было здесь наполнено смыслом, даже такое, какое на земле не найти ни в одном словаре, ни в одной энциклопедии.

В этом мире были другие слова. Необычные и вкусные, полные таинственного звучания. В каждом из них скрывалась древняя и загадочная история жизни этого слова. Слова притягивались и отталкивались, расцветали и увядали, соединялись в узоры и картины, от которых захватывало дух.

В этом мире были другие мысли. Они жили своей жизнью, выныривая из глубин Тайны и снова погружаясь в неё. Они удивляли и завораживали, восхищали и переливались всевозможными оттенками.

Необычно было в этом мире.

Мог ли Лемир остаться прежним, бывая вместе с Пегасёнком в таких невероятных краях? Никак не мог. Он стал сочинять задумчивые стихи и потешные сказки, бойкие песенки и чудаковатые рассказы, а иногда даже говорил такое, что хотелось всё бросить и долго-долго раздумывать над этим.

И тут все о нём забеспокоились!

Его родители были людьми занятыми и не могли тратить на Лемира много времени, но тут они всполошились и готовы были на всё, чтобы их сын стал прежним обычным мальчиком. Школьные учителя были в отчаянье от этого среднеклассника, который вдруг стал позволять себе думать и говорить своё по каждому поводу, которому приходилось ставить двойки за сочинения, не лезущие ни в какие ворота.