Пена, вокруг видения, стала кроваво-красной. Она быстро разбежалась по краям внезапно раскрывшейся бездонной чёрной пропасти и в эту бездну Прошку тянула, какая-то неведомая сила, противиться которой было не возможно.

Парнишка покачнулся и шагнул в сторону плескавшегося водой колеса. Мельник крикнул:

– Проша! – он уже перебегал по мосткам к нему, когда того закачало: вот-вот упадёт под колесо мельницы.

Парень открыл глаза: он стоял над самой водой. Мельник подхватил Прошку за плечи и оттянул его назад от кромки.

– Всё, сынок, кончилось. Всё, – Архип прижал к себе сильно дрожащего паренька. – Ты прости меня, Проша, прости. Надо так, сынок.

Прошка посмотрел в глаза Архипа, и сильно прижавшись к нему, громко заплакал.

– Ничего, сынок, ничего, – мельник гладил паренька тяжёлой ладонью по голове. – Поплачь, поплачь. Если память свою вовремя не пробудить, она сама, в самый неподходящий момент, проснётся. И ранить может больно, а то и насмерть. Так-то, сынок. Всё в своё время. Сейчас – твоё время: время вспомнить, чтоб знать. Знать и помнить, и никогда не забывать, как твой отец погиб: как воин, с мечом, в бою. Помни, сынок, и гордись своим славным отцом. А пока жива о нём память в твоём сердце, то и он жив, с тобою рядом ходит, помогая и оберегая тебя.

Архип отстегнул от своего пояса ладный нож в чехле из грубой кожи и протянул Прошке:

– Вот, Проша, тебе. И никогда не расставайся с этим ножом.

Парень принял в руки подарок.

– Благодарю, дядь Архип, – он вынул нож из чехла. – До чего ж хорош! Отличный! – он подвесил ножик за петлю в чехле себе на пояс.

Прошка посмотрел в лицо мельнику, а тот смотрел в подожжённое закатом небо.

– Пошли-ка в дом. Нечего тут стоять, – он взял за руку парнишку, и они медленно пошли к двери в мельницу.

Глава третья

Прошка спал тревожно: долго не мог уснуть после увиденного им под колесом. То и дело всплывало перед ним видение, как отец бьётся с татями, и кричит ему, Прошке: «Уходи, сынок!» Ненадолго забывался сном, и снова просыпался, смотрел в темноту перед собой, ворочался и уснул по-настоящему лишь под утро.

Архип не спешил будить паренька, жалел его: слышал, как тот беспокойно ворочался на топчанчике, как стонал сквозь сон и тихо звал батю.

Прошка открыл глаза, когда солнечный луч дополз до его лица по подушке.

– Утра доброго, сынок, – Архип подошёл к Прохору и сел рядом с ним.

– Доброго, дядя Архип, – улыбнулся парнишка. Он привстал на топчанчике и обнял мельника.

– Ничего, Проша, не пропадёшь. Судьба, она случайной не бывает.

– Это, как же?

– А так, сынок: отец твой воином был, и путь свой, как воин окончил. Ты – находка моя. Мне, знать, начертано тебе знания свои передать.

– Без выбора? Так вот, как начертано?

– Ну, выбор, Проша, обязательно есть. Перед каждым две дороги открываются. Вот и перед тобой они есть. Поживёшь у меня, а там уж тебе выбирать: со мной оставаться, или в мир идти. На то будет твоя воля.

– Ясно. Только меня отец в воины готовил. А ты… Ты прости меня, дядя Архип, не пойму я: колдун или знахарь, или ведун какой? Я и не знаю, кто ещё, там, бывает.

Мельник рассмеялся:

– Колдуном, сынок, родиться надо. С душой тёмной. А я, хоть с лешаком и знаюсь, только не колдун я. Знахарь? Не знаю. Может и знахарь. Злого не творю, мелю муку, да мелю себе, – он посмотрел в глаза парнишки. – А тебя обучу и в травах понимать, и мази целебные делать. Про меч, тоже не забудем, – Архип улыбнулся. – Всяк воин, он: и пахарь, и сеятель, и жнец, и на дуде игрец.

Мельник поднялся с топчана:

– Ну, вставай, сынок, вставай. День, он дела просит. Давай, давай: умываться, позавтракаем и за дело!