Прошка вытянул очередную плотвичку, глянул в ведёрко: «Наверное, довольно». В ведре плескалось пять окуньков и с десяток плотвичек. Парнишка собрал уду и, подхватив ведро с уловом, весёлый и довольный пошёл к мельнице.

– Никак с уловом? – спросил мельник вошедшего рыбака.

– Ага, – радостно ответил Прошка и показал Архипу улов.

Мельник взял со стола небольшой нож и протянул его Прошке:

– Вот, почистишь, промой. Чешую прикопаешь подальше от дома и обратно дуй.

Прохор взял нож и, улыбнувшись дядьке, вышел.

Вода в котелке хорошо нагрелась, и Архип бросил туда немного кореньев укропа. Вернувшийся Прошка передал ведёрко с чищеной рыбой мельнику, а тот, неторопливо уложил одну за другой рыбок в котёл. Достал крупы и высыпал её следом в воду.

Прохор слазил в подпол, достал из погреба каравай хлеба.

– Ты, Прошка, по грядкам походи: лука, да огурцов собери на стол, – сказал Архип парнишке, принимая каравай.

– Я – мигом.

Спустя немного времени, мельник разливал по глубоким мискам пахучую дымящуюся уху.

– Вкуснота! – сказал Прошка. – Горячая! – подул он на ложку.

– Нажимай, сынок, – ответил довольный мельник. – Сам поймал.

Поужинав, вышли на воздух. Сели на скамью под невысокой ракитой.

– Вот что, Проша, – мельник посмотрел в глаза парню, – пришло время тебе память свою разбудить. Надо знать твёрдо: живой ли батя твой. А ежели не живой, так знать, как погиб. Важно это, Проша. Жить надо – ведая.

Мельник положил широкую заскорузлую ладонь на голову Прохора:

– Ты про батю-то расскажи.

– А, что рассказывать-то?

– Как отца звали, какое прозвище имел. Что сам посчитаешь важным, то и сказывай.

Прошка пожал плечами:

– Звали – Корнеем. Весёлый был, – парнишка улыбнулся воспоминаниям, – прибаутками, да поговорками разговор любил разбавить. Дру́ги батины Вороном его меж собой иной раз называли. Почему, не знаю. Наверное, давно прозвище такое получил. Был в дружине когда-то. После, ранили батю. Служить не мог больше. Я ещё мал был, мамка померла. Батя стал у купца службу нести. Его людей учил, и меня за одно: как меч держать, как с копьём, с луком управляться. – Прошка помолчал и продолжил. – В этот раз меня с собой взял. А дальше, ты, дядька Архип, сам знаешь. Ты меня нашёл, выходил. А батя?! Убили, наверное, разбойники. Много их было.

Прошка замолчал. Глаза у парнишки заблестели. Архип погладил его по голове:

– Ты, сынок, слёз своих не стесняйся. В них срама нет. Идём со мной, – мельник поднялся и пошёл к купающемуся в воде мельничному колесу, Прошка двинулся за ним следом.

Колесо размеренно двигало воду, взбивая лёгкую пену, певуче поскрипывало, подпевая квакающим в кувшинках лягушкам.

– Встань тут, – Архип указал Прохору место напротив того места, где лопасти колеса входили в воду. – Гляди внимательно. Да под колесо не шагни. Что увидишь, то – память твоя уснувшая. Не бойся того, что тебе откроется – это уже прошло.

Прошка послушно занял указанное ему место и уставился под колесо почти немигающими глазами.

Мельник, пройдя по мосткам, стал с другой стороны.

– Готов? – спросил Архип парня.

– Готов, дядь, – быстро ответил Прошка.

– Тогда – гляди!

Мельник на распев затянул заговор:

«Покажи нам, колесо,

Что нам видеть, не дано.

Покажи нам то, что было,

То, что временем укрыло.

То, что знаешь ты одно,

Покажи нам, колесо».

Его голос, сливаясь со скрипом мельничьего колеса и плеском падающей вниз воды, еле долетал до парнишки. Прошка смотрел во вспенивающуюся под мельничным колесом воду.

Вдруг пена расступилась, и парнишка увидел, как из глубины, чуть колышась, поднимается видение: поляна, частью перевёрнутые телеги, бегущие в ужасе люди. Много убитых: и свои, и напавшие на обоз разбойники. А вот и его отец: двое теснят его к телеге. Батя бьётся левой рукой, из правого плеча льётся кровь. «Прошка, уходи в лес! Уходи, сынок!», кричит ему отец. Парнишка видит самого себя, спешащего на помощь отцу, с подобранной с земли саблей в руке. «Я тебя не брошу, батя!», кричит он отцу. Бандит выскакивает на Прошку из-за перевёрнутой телеги, рубит с плеча саблей. Вот он, Прошка, отбивает удар разбойничьего клинка. Сабля от сильного удара выпадает из его руки и сам он падает на спину. Быстро вскакивает и снова тянется за отлетевшим в сторону клинком. Разбойник заносит над Прошкой саблю и, как будто споткнувшись, падает рядом, из его спины торчит копьё. Кто сразил бандита, бросив копьё, кто спас его, Прошку, от неминуемой гибели, не понятно. «Уходи!», кричит отец. Прохор видит, как в грудь бате впиваются сразу две стрелы. Одну отец ломает правой раненой рукой, отбивается от наседающих на него разбойников. Ещё стрелы впиваются в грудь и спину отца, и он падает на колени, выставив свой длинный меч вперёд. Две разбойничьих сабли разят отца в грудь, и он тяжело падает набок. Прошка читает по батиным губам последние слова: «Беги!». Он глядит на сражённого отца. К нему развернулись те двое, что только что пробили саблями отцовскую грудь и, потрясая клинками, двинулись к нему. Прошка разворачивается и бежит к лесу. Он уже добегает до чащи, и вдруг: удар в спину и глубокая боль пронзает всё его тело. Он бежит, падает, ползёт…