Наверное, никому так, как спокойной, скрупулёзно честной, надёжной и абсолютно предсказуемой Ольге, не обрадовался бы больше наш недавно упокоившийся герой:

– Оленька, а вы-то как здесь? Тоже умерли?

– Что вы, что вы, Семён Николаевич – прозвучал приятный, но какой-то не совсем настоящий голос, – я не Ольга. Я – привратная сущность. То есть состоящая при вратах Нового, как вы говорите, «загробного», мира, в котором вам теперь предстоит пребывать. По нашей доброй традиции, для облегчения адаптации вновь прибывших, принимаю форму человека, которому переселенец в наш мир доверяет больше других. Впрочем, это дело вкуса. Хотите, могу предстать в образе вашего друга поэта-песенника Степановского или, например, Данте. Вы ведь литератор, вам это должно польстить?

– Нет-нет, большое спасибо. Мне вполне комфортно. А подскажите, пожалуйста, это рай, ад или чистилище?

– Бог с вами! Рай, ад – всё это выдумки и суеверия. Впрочем, ваш вопрос по рейтингу входит в десятку самых часто задаваемых вторых вопросов.

– ?

– Хотите про первый спросить? Первый – «…, а вы-то как здесь? Тоже умерли?». Но не смущайтесь. Здесь от вас никто оригинальности требовать не будет. Мы, знаете ли, за время существования жизни на земле, за последние четыре миллиарда лет, всякого насмотрелись и без оригинальностей или, как нынче модно говорить, без «креатива», вполне обойдёмся.

– Четыре миллиарда? Это что, трилобиты, динозавры и мамонты тоже здесь? – изумился Иванов.

– Конечно, а почему вы думаете, что человек – венец творения? Соображает он, возможно, и лучше, чем вышеупомянутый трилобит, но вреда от него природе, а особенно подлости в межвидовых отношениях неизмеримо больше. Более того, здесь у нас и неодушевлённые, так сказать, объекты располагаются. Вот, например, можете почитать манускрипты и рукописи, погибшие в пожарах. Или посмотреть на все марки автомобилей, которые когда-либо выпускались. Причём, хоть в конвейерном варианте сборки, хоть в ручном.

Иванов потрясённо молчал, пытаясь осознать новый концепт Вселенной, напоминавший ему более всего Аристотелевы «субстанции», как он запомнил это из курса философии. Кандидатскую написать он не собрался, а минимум по философии сдать успел, и после него образовался в голове писателя настоящий винегрет, а ещё впечатление, что маялись никому не нужной заумью люди не только в двадцать первом веке.

– А как со знаменитыми личностями?

– Ну, этой проблемы не существует. Все тут. Благо в нашем мире языкового барьера нет. Наш единый всеми понимаемый язык мешает, конечно, восприятию литературных достоинств произведений каждого отдельного автора на языке оригинала, но этими мелкими неудобствами приходится пренебречь.

– И Фёдор Достоевский?

– И Фёдор Достоевский.

– И Пушкин?

– Ну конечно же, и Пушкин.

– А чем же они у вас тут занимаются? Беседуют друг с другом?

– Уважаемый новоприбывший. Это австралопитеки могут рядом друг с другом находиться целую вечность, без вреда для их недоразвитых умственных процессов. Спать да есть. А люди, имеющие склонность к думанию и, особенно, к литературному труду, за пару сотен лет так друг другу надоедают, что всерьёз начинают искать, чем бы заняться.

– И чем же? Пишут?

– С этим сложно. Для вдохновения, как бы это помягче выразиться, нужно пополнение чувственного опыта, жизненные конфликты, кипение страстей… Так сказать, взлёты и падения духа. Любят ваши земные писатели, за исключением авторов дамских романов, конечно, чтобы всё было «между жизнью и смертью». А у нас с этим «между», сами понимаете… В общем, музы в нашем стерильном воздухе не летают.